Кетополис: Киты и броненосцы
Шрифт:
И не в одних сомских бобах было дело. Петар знал, что многие в испуге бросали «сомку» после первого же раза, но киты и после этого продолжали тревожить людей. Вместе с тем жаловались на «китов в голове» и прихожане, утверждавшие, что никогда синего дурмана не пробовали.
После исповеди, исполнения эпитимьи и причастия становилось легче. Но молодой священник не собирался благодарить китов за обращение прихожан к праведности: сомнений у паствы хватало. Кетополис быстро, словно днище корабля ракушками и водорослями, обрастал сектами «китовослышащих». Там утверждали,
До полудня о криках китов рассказали двое.
После пришел дядюшка Томаш и велел отправляться к самому епископу: тот исповедал своих ионитов без всякой перегородки, лицом к лицу.
– Грешен перед Господом и людьми… праздными мыслями, суесловием… сыновней непочтительностью…
Каменный пол холодил колени даже сквозь священническое одеяние. Петар перечислял свои грехи, чувствуя на склоненной голове пристальный взгляд епископа, словно тяжелую ладонь. Вместе с тем казалось отчего-то, что епископ его не слушает, думая о другом.
– Расскажи, сын мой, что случилось утром. Верно ли говорит пресвитер Томаш, что ты спас человека Божьим именем?
Петар вновь пересказал всю историю.
– Ну что же, – повторил епископ задумчиво, – стало быть, открытая вода тебя уже не страшит? Возблагодарим Господа за избавление от напасти…
Перекрестился, произнес формулу отпущения грехов, причастил собственноручно. Петар приложился губами к крупному сапфиру на епископском перстне и встал.
– Обязанности ионита на корабле знаешь твердо? Если нет, иди читай устав, – обыденно велел епископ.
– Но я, Ваше святейшество…
– Никаких «но», сын мой. Через час можешь пойти в трапезную, после возвращайся к пастве в исповедальню до вечерней мессы. К ночи будь на совете. И пусть идет следующий!
Читать устав Петар не пошел. Подумал, не дойти ли вместо трапезной до матери, но в самом соборе его остановил худой прихожанин в обтрепанной одежде:
– Помогите советом, святой отец…
Петар с едва слышным вздохом указал кивком на пустующую кабинку.
– Так и приходится трудиться то здесь то там – иной раз не день и не два пробегаешь, пока пару угрешек домой принесешь… – бубнил тоскливый голос за перегородкой. – А у меня ведь дети малые, и все жрать хотят, нашел отец работу или нет… И вот сосед работу предлагает. – Голос замер в ожидании.
– Что за работа, сын мой? – спросил ионит.
– В разделочную артель, святой отец.
– Так в этом ничего богопротивного нет. Что тебя смущает?
– Там надо… руки переделывать, святой отец. У соседа моего ножи в пальцах и еще чего-то; он пальцы во все стороны выгибать может. А денег много обещает… Дети жрать хотят… – прихожанин затих.
– А китов твой сосед, часом, не слышит? – спросил осторожно Петар, проверяя догадку.
– Он приходил сюда? – заволновался бедняк. – Откуда вы знаете, святой отец?
– Я не знаю твоего соседа.
– Так-то он ничего не говорит, только бахвалится, что угрешек у него – как мальков у пристани. А раз напился и давай рыдать, что киты его мучают, трубят в голове… Неужели от этого?!
– Механическая вивисекция – это грех, большой грех перед Богом, – Петар пояснял свои мысли не столько даже прихожанину, сколько себе самому. – Человек отступает от заповедей, продавая своего Бога и заветы его. Механизация человека – дьяволово изобретение. Содом и Гоморра, отступившие от Господа нашего, были уничтожены. И если жители Кетополиса будут упорствовать во грехе – город ждет страшная участь. Голоса китов суть предупреждение для грешников… Вот и думай, сын мой.
– Значит, если Большая Бойня пройдет успешно – голоса китов исчезнут?! Спасибо, святой отец! – раздалось из-за перегородки радостное.
– Да нет же! – воскликнул Петар. – Киты не виноваты, они всего лишь воплощение гласа Божьего. Определится все не числом убитых китов, а мерой грехов наших… Ты спросил у меня совета, и я отвечу тебе: наверное, есть смысл пожертвовать благосостоянием ради спасения. Помнишь ли, как говорил пророк Иона, которого Господь вырвал из самого чрева кита: «Чтущие суетных и ложных богов оставили Милосердного своего, а я голосом хвалы принесу Тебе жертву; что обещал, исполню. У Господа спасение!»
Прихожанин молчал.
– Сын мой, слышишь ли?!
Петар заглянул за перегородку – исповедальня была пуста.
Вкуса еды в трапезной Петар не запомнил. Приняв еще пять исповедей, с ужасом понял, что отвечает механически – не от души, а значит, не от Бога. Всего лишь привычно реагируя на ключевые слова.
Слова «киты» среди них не было. Но ионит только об этом и думал.
Верно, поэтому, когда из-за решетки донесся задыхающийся шепот молодой дамы, Петар растерялся. Она была взволнована, у нее было горе. И говорить о нем она была не в состоянии. Казалось, горе не может найти выход, пока не выношено, – в точности, как у самого Петара, в котором зрело к ночному совету зерно гнева.
– Простите, святой отец, я… не могу сейчас, – и зашуршала юбками, застучали каблучки, торопясь прочь.
– Сударыня, постойте! – окликнул ее Петар, покинув свою половину исповедальни.
Дама не обернулась, но замерла. И он спросил то, чего не мог не спросить:
– Вы слышите китов?
Ее резкий хохот, не похожий на женский, заставил ионита отвернуться. И взгляд наткнулся на двоих священников, стоявших рядом. Один, постарше, глядел на него с холодным любопытством. Другой, совсем молодой, – с откровенной ненавистью.
Первого, италийской наружности, с резкими и страстными чертами, Петар помнил. Он был настоятелем одного из храмов Кетополиса; кажется, звали его дон Марчелло. Лицо второго ничего ему не говорило – кроме того, что по непонятной причине тот испытывает к Петару чувства отнюдь не дружеские.
– Что-то случилось, братья? – поколебавшись, спросил Петар. Те переглянулись.
– Ничего, брат, – ядовито прошипел тот, что помоложе. Дон Марчелло со странной усмешкой похлопал своего спутника по плечу, направляя к выходу. Тот повиновался, но кинул злобно: