Кевларовые парни
Шрифт:
— По какому вопросу?
— На наш взгляд, по важному.
— Для кого?
— Для вас. Через час вас устроит?
— Нет. — Ответ был не уверенный, и сам Сванидзе это почувствовал.
— Значит, через час. Будьте на месте.
Можно было плюнуть, тянуть время, но Семен Григорьевич испугался. Испугался неизвестности, неопределенности. И хотя в делах у него было все чисто, именно эта чистота заставила не ошибиться в смысле звонка.
…Это была миловидная симпатичная девушка, без налета вульгарности. К институткам Смольного ее отнести было нельзя, но и на вульгарных девиц новых русских она не тянула.
— Семен Гойшевич?
«И это знают!»
— Григорьевич! — Сванидзе шаркнул ножкой.
— Ну да. — Девица деланно смутилась.
— Проходите… — далекий от джентльменских манер фирмач тем не менее засуетился. — Чай, кофе?
— Спасибо, разговор будет очень коротким.
— Садитесь…
— Присаживайтесь, — поправила дама. — Так вот…
— Что вот? — Столь скорого развития событий Сванидзе не ожидал. Девица или те, кого она представляла, брали быка за рога.
— Так вот, мой визит короток, а потому начнем без предисловий. — Она очаровательно улыбнулась. — Так или иначе, но ваша деятельность…
— Моя?
— Вашей фирмы, вступила в противоречия с законами нашего рынка.
— Вас Маркс послал?
— Кто? — ее огромные глаза стали еще шире.
— Карл Маркс… Законы рынка…
— Нет, меня направили, а не послали… другие люди. Вполне серьезные и не знающие вашего… Маркса. — Девица не тянула, понимая, что ей важно изложить условия без полемики, на которую способны подобные клиенты (Господи, сколько она этого наслушалась!). Важно только донести внятно и без искажений. Все равно будет, как она скажет.
— Неустойка?
— В некотором роде.
«Смышленый клиент».
— Сколько? И какие гарантии?
— Пятьдесят. Гарантий никаких, кроме вашей безопасности… на некоторое время.
— Пятьдесят чего?
— Пока тысяч и деревянных.
— Это что, пять «Жигулей»?
— Всего пять. Вам позвонят. А вы понятливый! — Она сделала ручкой.
Все, что произошло потом, было как во сне. Нет, Семен Григорьевич не испугался, не впал в ступор. То, чего он так долго ждал, свершилось. И с этим надо было смириться. Но его совковое сознание не могло смириться с другим. Почему он должен отдавать деньги бандитам?.. Намек на Лубянке, что если бы Сванидзе платил налоги государству, то ситуация была бы иной… Куда ни кинь, всюду клин.
Правда, отработали чекисты отменно. Однако для Сванидзе этим история не закончилась.
Осунувшийся после бессонной ночи Адмирал — остальные, впрочем, выглядели не лучше — проводил «разбор полетов».
— В целом все идет неплохо. Задержанные уже в порядке сто двадцать второй сидят в СИЗО. Петровка их колет — не зря коллег взяли. Запись, как ни странно, получилась классная, хотя думаю, что у потерпевшего это задержание не вызовет особого ликования. Ребята из службы экономических преступлений ГУВД давно его пасут. Там много чего стало подниматься со дна, как только его зацепили… В общем, Олег прав. По всему раскладу видно, что был пятый. О пятом задержанные пока молчат. Судя по всему, он основной. Надо до него добираться, обратной дороги нет. Хотя кого искать? Предположения к делу не пришьешь. И вообще неясного больше чем нужно. Но тут ничего не поделаешь. Разделение труда: Петровка — другая контора.
— Поживем, поглядим. — Олег черкает в блокноте. Удовлетворенно оценив работу, вырывает лист, протягивает Адмиралу карандашный портрет. — Кстати, хитер, собака. Когда мы его гнали по подъезду, он влетел в первую квартиру, где ему открыли. Женщина одна. Естественно, в шоке… Выждал паузу, а затем… Вроде как ни при чем. Мы вслед за ним звоним, нас, конечно, не пускают. Точный и логичный ход. Главное, мимо нас прошелестел — как ни в чем не бывало. Артист! — Олег с нескрываемой гордостью смотрит на собственный карандашный набросок. — Ну, что-то вроде этого. Как видишь, и на хитрую попу есть кое-что с винтом. Может, пригодится. Похож на того, в подъезде…
— К-куинджи! — Адмирал восхищенно сопит и прикалывает портрет молодого парня к стене. Когда-то, до изобретения фотороботов, подобные портреты создавали специальные художники, набившие руку на воспроизведении образа по устному описанию. Но нарисованный Олегом портрет не имел ничего общего с подобными набросками. С листа смотрели умные, внимательные, глубоко посаженные глаза. Открытый высокий лоб, тонкие чувственные губы. Такие нравятся женщинам.
— Слушать сюда! Теперь перед каждым выездом вот здесь будем расписываться. Пока не найдем этого красавчика. Копию направьте на Петровку, авось сгодится.
— Кстати, мне понравилась поговорка про винт. У меня в сейфе тоже есть кое-что с винтом. Впереди выходной, взрослые люди вольны в своем выборе. Ставлю на голосование. Нервные могут идти по домам. Отнесемся с пониманием.
Накопившееся за день напряжение требует выхода. Если не найти вариантов, то бессонница будет мучить до утра. Только сейчас, после не вполне удачной операции, начинаешь понимать, как устал. Все тело словно ватное, координация замедленная и неверная. И только голова продолжает гонять разные мысли.
Олег не раз замечал, что после таких бессонных ночей сознание напрочь отбрасывает все лишнее, второстепенное и, выделив направление главного удара, начинает анализировать все, что было и что будет. Как ни странно, поговорка «Утро вечера мудренее» для него не подходит. Наоборот, наиболее мудрые мысли к нему приходят во время бессонницы. Обидно, что с наступлением утра большая часть передуманного уходит на периферию, не оставляя в подкорке и следа. А жаль! Как много мудрых и замысловатых мыслей, оригинальных решений остаются под спудом сознания. И только такая же бессонная, изнурительная ночь может вызвать обрывки воспоминаний.
Медведь суетится, накрывая на стол. Огромный десантный нож рвет жесть консервной банки. Врагу не пожелаешь. Бутылка с винтом — «Сабонис» — возвышается на столе, как полковое знамя. И каждый входящий невольно замирает в немом почтении перед продуктом.
Роберт Сильвестр в книге «Вторая древнейшая профессия» писал, что главная причина пьянства среди журналистов — комплекс тяжелейших стрессов, которым они подвергают свою психику. Чтобы остановиться, сбросить груз прошедшего дня, стереть из памяти накопившуюся, но уже ненужную информацию, человек обращается к спиртному. А в связи с тем, что стрессы возникают каждый день, то и подобная терапия становится регулярной, делая из журналиста пьяницу.