Кевларовые парни
Шрифт:
— Значится, так, — начал Пушкарный, интригуя Олега. — Не далее как надысь в город-герой Минск отбыл мой сотрудник. Ну, не буду останавливаться на его задачах, это мы опускаем, скажу одно. Ему, помимо прочего, было поручено выяснить некоторые обстоятельства… Допустим — не попер ли кто из известного НАМ особоохраняемого объекта некоторые изделия, имеющие некий радиоактивный фон.
Пушкарного буквально распирало, он искренне гордился собой: такая удача приходит редко, ее надо не только уметь подать, надо и самому не спеша распробовать этот невероятно приторный вкус везухи.
— Ты имеешь в виду мытищинскую находку?
— Ну вроде того. Не буду же я на каждом перекрестке трепать, что у нас боеголовки по погребам вместе с квашеной капустой прячут. Белорусские товарищи засмеют. Не перебивай. Короче, он там встретился с кем надо, пошукал, почитал дела, к которым его допустили — все-таки из России, нонче это почти что из ЦРУ. Товарищ, как понимаешь, ответственный, а потому роет глубоко, и вот результат. Вникай, — Пушкарный развалился в кресле, открыл блокнот. — Итак, около полугода назад, при инвентаризации некоего объекта… тебе это не надо… была обнаружена недостача двух контейнеров с оружейными материалами. Местные товарищи — между прочим, в Белоруссии КГБ, сечешь? — естественно, взяли в разработку лиц из числа персонала, так или иначе способных на что-то подобное. Работать там не разучились: одна с нами школа, а потому и агентуру внедрили, технику применили, ряд сложных мероприятий провернули, и вот…
— Говори по существу. — Олег стал раздражаться.
— И вот что получается, — не обращая внимания на ремарку, продолжил Пушкарный. — Короче. Если идти от простого к сложному, а попросту от хищения, то ими была вскрыта довольно приличная сеть, созданная в криминальной среде Белоруссии, Чечни, России, Казахстана. Специализация в духе времени — кражи и реализации радиоактивных материалов, в том числе оружейных. Правда, пока это было на уровне планов, но… Кстати, твои контейнеры были пока единственными похищенными оттуда. Однако дело не в этом….
— Откуда ты знаешь, что речь идет именно об этих контейнерах?
— Изотопный анализ, маркировка и кое-что еще… Это же элементарно, Ватсон! Но вот в чем проблема. Тот умный человек, который бросил в криминальную среду радиоактивное семя и, таким образом, эту среду в определенном смысле оплодотворил, тем самым создал некий камуфлет. Дело в том, что ряд группировок, заглотив наживку, пытались приватизировать эту сферу. Более того, между ними разгорелась настоящая война. Но в связи с тем, что все это были лишь проекты, они попросту стали делить шкуру неубитого медведя — искать подходы, определять исполнителей, методы хищения и пути доставки. Тем не менее факт остается фактом — контейнеры оказались в Москве. Денег, по мнению организаторов преступления, они стоили ого-го! Более того, часть суммы, и немалая, была уже заплачена. Но вот незадача, один из «приватизаторов» по имени… Ну?
— Ваха?
— Точно. Прикупил у неизвестного типа пистолет Макарова, который спрятал… Где?
— В гараже в Мытищах?
— Умница! Дальше — как в сказке. Черной-черной ночью в черном-черном городе случилось черное-черное дело. Черные-черные…
— …люди ворвались в черный-черный гараж и…
— Логично. Итак, сделка лопнула, не успев начаться. А дальше началась наша головная боль. Как ты понимаешь, мучая собственные извилины насчет того, откуда эти материалы, и наводя панику ревизиями и проверками в России, мы за скобками оставили бывшие республики СССР. Естественно, не успели связаться с Белоруссией. А наши коллеги в это время по своим материалам вышли на преступную сеть и самостоятельно начали ее рубить. Преступники же, видя крушение лазоревых надежд и не зная, что все под колпаком, попытались найти причинно-следственные связи и пошли по ложному пути. Мытищинская находка стала роковой. Опасаясь, что человек по имени Ваха, проваливший дело на корню, попадется в ваши чистые и длинные, но волосатые руки и начнет говорить… Конец первой серии. Интересно? О-о! — Пушкарный перевернул страницу. — Но с учетом того, что в Белоруссии по сравнению с Россией отмороженных меньше, близость Чернобыля сказывается и на сознании. Нелегально с легальных позиций в такой атмосфере многого не сделаешь, однако… Каналы начинают искать в России.
— Организаторы белорусские?
— Люди мира! Они сегодня по всему свету свои щупальца разбросали… Короче, ты своему Кошелкину…
— Котелкину.
— …скажи, чтобы чемодан собирал в Минск. И за услуги мои не забудь с него слупить.
— Вторая серия будет?
— Вторая? Вторая за тобой!
Медовый месяц не получился. Дела фирмы завертели-закрутили и Мицкевича, и его супругу. Отдохнув в санатории Верховного Совета всего неделю, они вернулись на службу.
Происшествие, связанное с Мюнхеном, все дальше отходило на второй план. Екатерина пришла в себя и если вспоминала происшедшее, то больше иронически. Она больше не вздрагивала по ночам, не пугалась телефонных звонков. Весенние дни в санатории они провели, как и положено молодоженам. Голова Мицкевича кружилась от счастья, жизнь казалась безоблачной и вечной. В санатории народа было мало, а потому никто им не досаждал, не мешал наслаждаться друг другом.
Возвращаясь в Москву, Василий Васильевич и Катя однозначно постановили, что их семейные отношения не повлияют на отношения служебные. Новые времена диктовали и новые подходы, а потому служебная соподчиненность супругов не должна была никого волновать. Екатерина определила для себя и заявила мужу, что она не будет иметь решающего голоса ни при каких обстоятельствах. Мицкевич, полагаясь на деликатный характер супруги, считал, что «один ум хорошо, а два, тем более вооруженные женской логикой, — лучше втройне».
Посвежевшая Екатерина произвела на фирме фурор. Цвет лица, сияние глаз и сногсшибательная одежда делали ее неузнаваемой.
В конторе все шло своим чередом, и только в приемной сидела молоденькая девчушка, взятая по протекции одного ответственного товарища. Ловкая и умелая, она была на «ты» с компьютером, знала в совершенстве два языка, и это обстоятельство особенно радовало Екатерину Васильевну: первой леди было не с руки заниматься протокольными переводами и прочими техническими мелочами. Зато Анюта, как звали секретаршу, эту работу выполняла охотно, вполне логично полагая, что язык надо совершенствовать в активной языковой среде.
Анюта быстро вошла в курс дела. Она умело решала свои не очень сложные задачи и даже помогала другим.
Правда, иногда Екатерина обращала внимание, что детский наивный взгляд временами становится не по-детски жестким и пронзительным.
Олег Иванович Сокирко был не так прост, как кому-то казалось на первый взгляд. Несмотря на пролетарское прозвище «Кувалда», он обладал весьма живым умом, изумительной интуицией и, как это ни странно, был чувствителен и сентиментален. Олег Иванович уже и не помнил, кто первый и в связи с чем назвал его «Кувалдой». Крепкая кость, мощные мышцы и такие же крепкие нервы — вот, наверное, то, что было замечено этим «крестным отцом». Долгие годы кличка импонировала Сокирко, она как нельзя лучше характеризовала его мужские качества: силу, упорство, какую-то особую стать, так уважаемую в любой, в том числе и криминальной среде. Однако скудный рацион лагерной баланды не проходит даром. Возраст также неумолимо накладывает отпечаток на человеческий организм и на упомянутую стать тоже.
Отбывая последний срок в лагере, Сокирко до зубной боли (в буквальном смысле — более крутая «кувалда» из молодых да ранних вышибла ему четыре передних зуба) осознал порочность известной пословицы «Сила есть — ума не надо». Он понял, что сила — явление временное, а ум… Задумавшись над этим парадоксом, Олег Иванович начал меньше полагаться на бицепсы и кулаки, а больше работать серым веществом. По прошествии некоторого времени стало очевидным, что он не так глуп, а его реальные шансы в этом мире значительно увеличились. Отсутствие каких-либо сдерживающих факторов существенно расширяло поляну для игры, и незаметно для себя Сокирко выдвинулся в сферы, еще вчера им самим осуждаемые.