Кевларовые парни
Шрифт:
Оживился эфир. По станциям РУОПа и чекистов прошла команда «Внимание!». Адмирал надел шлем «Сфера», подключил лингафон. Захлопали затворы автоматов, бойцы натянули кожаные перчатки без пальцев — подарок иностранных коллег. В руках у некоторых — винторезы «Вал», проверенное и надежное оружие.
«Мерсы» приблизились, сделали поворот и почти припарковались около ресторана, как вдруг со встречной полосы, срезая сразу два ряда, вылетела белая «Тойота». Завизжали тормоза, и на глазах оторопевших оперов по «Мерседесам» хлестнули очереди из двух автоматов. Весь сценарий захвата Сухого в ресторане полетел к черту.
Десятки посторонних, случайных людей находились в зоне обстрела. По исключительно московской привычке некоторые останавливались, с удивлением смотрели на происходящее и замирали, не предпринимая попыток уйти в укрытие… Невероятный феномен отсутствия чувства самосохранения. А автоматы били в упор, через стекла, через двери. Одна из машин подпрыгнула на лопнувших шинах и села на металлические ободья.
Мастер первым сообразил, что надо делать. Он включил заднюю скорость и ласточкиным хвостом бросил багажник своей машины поперек движению. Руоповский «жигуленок» блокировал «Тойоту» сзади. Сержант в черном комбинезоне, открыв дверь, буквально распластался по мокрому асфальту, уходя от рикошета. Но и водитель преступников был не промах — он рванул с места, буквально в миллиметрах разошелся с троллейбусом и машиной Мастера, сделал вираж, пересек трамвайные пути и понесся в сторону Волгоградского проспекта.
Как назло, почти всю ширину проезжей части занимало ограждение дорожных работ, и, объезжая его, машины погони потеряли скорость. Дед выскочил на тротуар, безжалостно коверкая диски, и полетел взбесившейся стальной птицей — хлопая крыльями, стуча подвеской, гремя железяками в багажнике. Он чудом уворачивался от столбов, урн, скамеек, палаток и прохожих. Наиболее прыткие пешеходы кубарем летели на газон из-под колес взбесившегося «жигуля».
Неожиданно из ворот выехала машина, перегораживая дорогу. Дед, резко вильнув, пошел юзом, и его вынесло на проезжую часть. Просвистев под носом трамвая, звенящего в сторону «Узоров», он влепился в стоящий у противоположной обочины грузовик.
Кувалда лежит на топчане, и молоденькая мулатка из обслуги отеля втирает в распаленную неохватную спину клиента русское народное средство от загара — кефир. Кувалда морщится от боли, но душа его спокойна. На письменном столе лежат, радуя глаз, фотографии похорон Сухого, греет душу известие о начале большого дела в Германии. Только что его друг и товарищ, еврей, а ныне «новый русский» Рубин стал членом правления совместного предприятия. Все складывается как нельзя лучше.
И неведомо Кувалде, что в подвале некоего дома в подмосковной Балашихе болтается под потолком, почти упираясь связанными посиневшими кистями в ржавую трубу, другой его товарищ. А еще один, скорчившись в луже бурой мочи, изрыгает сквозь разбитые губы темно-красную кровавую пену.
Как славно они ушли от погони и как дешево попались. И в разрываемом болью сознании вспыхивают вопросы, на которые никто уже не даст ответа. Зачем, зачем уходили от ТЕХ? Чтобы попасть в руки к ЭТИМ?
Здесь ни амнистии, ни помилования не будет.
И уже произнесено это странное слово «Кувалда».
Дежурный офицер приемной Министерства безопасности вскрыл большой белый конверт с лаконичной надписью от руки: «Кузнецкий мост, 24. Демину Алексею Петровичу». Ни почтовых штемпелей, ни почтовой марки на конверте не было. Следовательно, его кто-то принес лично и опустил в ящик для обращений и заявлений граждан.
Ежедневно из ящика извлекают не один десяток писем. В них боль и тревоги, слезы и горе. Не всякий отважится обратиться в эту организацию, особенно после того, что о ней написано, рассказано и показано.
Содержание письма повергло дежурного офицера в шок. Ему еще не приходилось читать послания с того света.
«Уважаемый Алексей Петрович!
Если Вы прочитаете это письмо, значит меня нет в живых. Таково условие, которое я поставил перед близким мне человеком. Вы читаете, значит, меня нет на этом свете. Я не знаю, как я ушел из жизни…
Каждый человек, подводя итоги своего пребывания на грешной земле, рано или поздно сводит дебет с кредитом. Делаю это и я.
В моей жизни было много ошибок, много страданий и, наверное, другой на моем месте каялся бы и корил себя за них. Но Вы меня знаете, я человек гордый, а потому каяться не люблю. Что было, то было. Все мое! Я никого не виню в своих ошибках. Не виню и судьбу — видно, так мне на роду написано. Просить прощения ни у кого не хочу, да и нет мне прощения…
Но, как Вы знаете, я все люблю доводить до конца. И если со мной ТАК поступили (я не знаю, каким способом меня лишили жизни), то и я в долгу не останусь.
Вот предисловие. Вы помните, что в 1942 году на Волховском фронте я попал в плен. Там вступил в РОА (Российскую освободительную армию) Власова. Служил честно, хотя понимаю, какую усмешку это у Вас вызовет. Да, честно. Я хотел, чтобы у России была новая судьба, а не та, которую ей уготовил Сталин. В 1945 году мы взяли Прагу. Вы помните эту историю, которую в России умалчивают. Да, мы, власовцы, взяли Прагу. Сталин дал команду армии Конева форсированным маршем сменить направление и освободить столицу Чехословакии. Так и случилось, тем более что мы при подходе советской армии оставили город. Потом мы оказались в американской оккупационной зоне. И ваши союзники всех попавших к ним в руки отправили в СССР, а следовательно, в Сибирь. Мне удалось избежать этой участи. Не буду рассказывать о своих мытарствах: что заслужил — то получил.
Как Вы знаете, последние годы до начала вашей перестройки я работал на радиостанции «Свободная Европа». Как говорят у вас — клеветал на свою Родину. Пусть говорят! Я говорил, что хотел, что считал нужным… Опять сбиваюсь на полемику с Вами.
Тогда же мы с Вами и познакомились. Очевидно, Вы полагали, что завербовали меня. Наверное, и досье завели. Я же видел в Вас приятного человека, хорошего собеседника. И мне было наплевать, из какой Вы организации, хотя Вы и представились… Вы помните, кем Вы представлялись? Я же знал, что Вы из КГБ. И несмотря на то, что эту организацию я ненавидел, с Вами я общался как с умным собеседником. И если за мою скудную информацию Вы получали ордена, чины и звания, — я рад. Вы хороший человек. Я же перед своей совестью чист. Тем более, что Ваших информаторов на радиостанции было достаточно и без меня.
С приходом Горбачева нас всех погнали поганой метлой.
Не правда ли, парадоксально, что мы с Вами, идеологические противники, оказались единодушны в оценке этого деятеля? Погнали нас — Вы тоже остались без работы. Единство и борьба противоположностей!
Цэрэушники поставили на станции своих людей, которые, по их мнению, могли вести пропаганду тоньше. Они выгнали нас, лишив на старости лет отдушины. Нет, не в деньгах дело. Они у меня есть. Но нам плюнули в душу. Наверное, и Вы так считаете, оценивая свою судьбу. Пусть даже при хорошей пенсии.