Кевларовые парни
Шрифт:
— В каком смысле? — Котелкин любил точность формулировок.
— В прямом. Выезд специалистов оборонных отраслей за границу. То, что называется экспортом мозгов.
— Какие специальности?
— Я уже сказал: оборонщики. В данном случае речь идет о специалистах по ракетным двигателям.
— Куда? — Олег сделал пометку в блокноте.
— Это отдельный разговор. — Хай Ди Ди опустил глаза.
— Выводы?
— Я думаю, что для тщательной проработки нам было бы желательно войти в локальные компьютерные сети других управлений. Прежде всего контрразведки и защиты стратегических объектов, — на голубом глазу бухнул Хай Ди Ди.
— Со свиным рылом в калашный ряд! — усмехнулся Адмирал. — Да кто нас туда пустит?
— В сети, может, и не войдем, но… — Олег вспомнил обязательства Пушкарного. — Поработаем по другой схеме. Пока суть да дело, давайте выудим все, что можно извлечь из наших файлов в отношении трех установленных спецназовцев. А вы, — Олег обратился к Адмиралу, — обработайте их на предмет алиби. Нужна будет техника — я думаю, прокуратура поддержит. Я правильно говорю, товарищ следователь?
Котелкин кивнул. В такой обстановке ему было приятно работать. Он уже прикидывал, какие поручения дать прикрепленным сотрудникам МУРа, не менее тщательно, но по своей линии отрабатывающим различные версии. Сейчас было ясно одно: Кузин не был посвящен во все детали и потому многого не знает. Именно поэтому организаторам было необходимо ликвидировать Логинова, дабы прервать логическую цепочку, исключить возможность какого-либо расследования.
Теперь Мицкевич мог не спешить. Условия поставлены, и условия приняты. Отступать было некуда. Проводив взглядом Шаляпина, он кивнул кельнеру:
— Виски! Двойной!
Не терпелось вернуться в гостиницу, но Василий Васильевич понимал, что Екатерину быстро доставить не смогут, а потому каждая минута ожидания в номере превратится в часы мучений.
Приближался час ланча, и кафе стало наполняться служивым людом, покинувшим свои рабочие места, чтобы перекусить и переброситься новостями с приятелями. Среди посетителей была самая разномастная публика — много иностранцев. Как странно звучит слово «иностранец» за границей!
Мицкевич взглянул на часы. С момента ухода парламентера прошло чуть более получаса. Пора идти.
Холл отеля был пуст. Мицкевич взял ключ от номера, увенчанный массивной грушей: дабы постояльцы не уносили его с собой. Почти машинально он зацепил взглядом ячейку номера «414» — апартаментов Екатерины: ключа там не было. «Держат слово, сволочи».
Сердце стало набирать обороты. То ли виски, то ли волнение поднимало пульс. В голове звенела пустота…
Дверь апартаментов была приоткрыта. Мицкевич чуть тронул ее и сразу увидел в зеркале прихожей брошенное на спинку стула платье Екатерины. Она была в номере.
Все шло по плану: На следующий день Мицкевич снова явился в кафе. Там же, за третьим столиком слева, он встретился с человеком от Шаляпина. После всего рассказанного Екатериной, после того ужаса, который она пережила, ему хотелось голыми руками удавить любого, кто хоть как-то связан с этой командой, но в ушах стояла мольба: «Сделай все, что они хотят! Я боюсь их!»
Однако вместо низколобого гориллы с огромными кулаками и бритым затылком на встречу пришел вполне цивильный респектабельный человек. Представившись Ефимом Александровичем Рубиным, он коротко рассказал о себе. Родился на Украине, учился в Москве — окончил Плехановский институт, работал в системе снабжения. Из СССР выехал в восемьдесят шестом. Жил в Израиле, переехал в США. Окончил Кембриджский университет в Бостоне, затем выехал в Европу.
— Как же вы, человек образованный, могли связаться с полууголовной швалью? — удивился Мицкевич.
— Я не знаю, кого вы называете полууголовной швалью, но те люди, которых я представляю, вряд ли тянут на подобную характеристику. Мне не хотелось бы комментировать все, что произошло, скажу одно: я к этому не имею никакого отношения…
— Заявочки, скажу я вам! — искренне возмутился Мицкевич. — Ваши люди убивают моего сотрудника, похищают женщину, шантажируют… Более того, требуют, чтобы я принял… ввел вас в правление фирмы… И вы ни при чем!
— Господин Мицкевич! Во-первых, я не знаю, о каком убийстве вы говорите. Во-вторых, давайте оставим за скобками похищение… В-третьих, говорю вам откровенно: мое участие в делах вашей фирмы пойдет только всем на пользу…
— Господи! Опять всем! Кому всем? — рассвирепел Мицкевич.
— Вам, в первую очередь… Фирме «Рецитал» — во вторую…
— Почему вы отделяете меня от фирмы?
— Помните из школьной программы — «Человеку жизнь дается один раз, и прожить ее надо…»? В отличие от романтика революции я поставил бы здесь точку. Да, прожить ее надо! У каждого своя собственная жизнь, данная только ему… И не надо оглядываться на мнения других людей, на чужие идеалы…
— У вас что, все склонны к философии? — поморщился Мицкевич. — Я вчера одному такому философу…
— Мы знаем, — перебил Рубин. — Что касается философии, то это качество присуще всем выходцам из России. Только они ищут смысл жизни, путаясь в маршрутах и целях… А в конце, как у Данте: «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу, утратив правый путь во тьме долины…»
— Вы желаете стать моим путеводным компасом во тьме долины? — усмехнулся Мицкевич, — Спасибо от сироты заблудшей…
— Я полагаю, наша встреча сегодня — не попытка организации дискуссионного клуба, — перебил Рубин. — Давайте ближе к делу. — Его взгляд стал колючим и жестким.
И снова в ушах Мицкевича зазвучал голос: «Сделай все, что они хотят! Я боюсь их!»
— Ну, к делу так к делу…
На экране весело бежали цифирки и черточки. Умная машина слушала и переводила на язык математики человеческий язык, а точнее голос. Сейчас группа специалистов корпела над записями разговоров нескольких человек, пытаясь идентифицировать голос неизвестного с голосами установленными и потому известными.
Дед вышел покурить, но его позвали в комнату.
— Скорее всего, вот этот! Во всяком случае, очень многие параметры совпадают. — Человек в белом халате развернул длинную простыню табуляграммы.
Дед поморщился — он не любил вникать в то, что ему было не нужно. Он безоговорочно верил специалистам, а потому полностью полагался на их знания и интуицию. На табуляграмме стоял код из трех букв «НМИ», что означало Нефедов Михаил Иванович.
— Вы это можете точно сказать? — спросил Дед.