КГБ в смокинге. Книга 1
Шрифт:
— Вы позволите?
Этот голос пригвоздил меня к иллюминатору. Как объяснить, что я почувствовала, услышав привычную до дрожи в коленках, вежливо-снисходительную интонацию? Может быть, что-то вроде внезапной боли на месте давно вырванного зуба? Элементарные правила вежливости требовали немедленно повернуться и ответить: «Да, конечно!» или «Пошел ты!..» Но я ничего не могла поделать с накатившим на меня оцепенением и продолжала смотреть в мутный, с потеками снежинок, иллюминатор «боинга», ничего не различая, ничего не слыша, вяло сопротивляясь нахлынувшим воспоминаниям, обиде, боли…
— Простите, — голос моего незабвенного редактора
— Да? — я оторвалась наконец от окна и повернула к нему лицо. — Простите…
— Ничего, ничего! — добившись ответа, мой экс-интимный друг и начальник сразу подобрел. — Если хотите у окна, я не против.
— Вы очень любезны, — пробормотала я и стала наблюдать, как он снимает с себя пальто из тонкой шерсти, аккуратно складывает его подкладкой наружу, поправляет роскошный, синий, в тонкую белую полоску, галстук, расстегивает верхнюю пуговицу элегантного спортивного пиджака и усаживается рядом так близко, что я ощущаю уже слегка подзабытый запах его одеколона и типографской краски — очень легкий, ненавязчивый, но сразу вызвавший во мне настоящую бурю… Господи, неужели я еще сохранила какие-то чувства к этому комсомольскому ублюдку с лицом херувима, манерами советского дипломата и холеными руками конформиста?
Не обращая на меня больше внимания, он положил себе на колени черный кожаный кейс, щелкнул золотыми замками, вытащил НАШУ газету (краем глаза я заметила, что это свежий, сегодняшний номер) и по-хозяйски стал ее рассматривать. Меня он, учитывая добросовестность девчушек с Лубянки, конечно, не узнавал, что было вдвойне обидно. Вдобавок, я не решалась заговорить с ним, ибо, во-первых, не представляла себе, насколько случайно (если в моей ситуации вообще имело смысл говорить о случайностях) его появление на борту «боинга», а во-вторых, плохо представляла себе, что сказать человеку, с которым жила почти шесть лет и которого, как выяснилось недавно, совершенно не знала.
Я тихонько оглянулась. Тополев сидел сзади, через несколько рядов. Я увидела краешек его бесстрастного лица. Кроме того, в салоне находилось еще несколько человек, направлявшихся за кордон с единственной целью — не дать обезображенной даме с кодовым обозначением «Приманка» быть уничтоженной до того, пока на нее не клюнет один из самых опасных хищников из их социалистических джунглей.
«Он не мог появиться здесь случайно, — думала я, пока самолет, сделав плавный круг над Москвой, набирал высоту. — В этой конторе вообще нет места случайностям. Но тогда зачем он рядом? Они хотят, чтобы я поверила в совпадения? Им для чего-то нужен диалог бывших любовников? Я знаю что-то такое, что могу сказать только ему, моему профессиональному наставнику и близкому другу по тахте размером 2x1,5 метра? Но ведь он не узнал меня и вряд ли узнает… Они рассчитывают, что я сама с ним заговорю? Едва ли. Ведь даже такой чурбан, как Тополев, не может не понимать, что я скорее выброшусь из окна самолета, чем первая признаюсь моему номенклатурному другу, что сидящая возле него женщина с лицом крестьянки из убыточного колхоза — это я. Так что же они еще придумали?..»
— Вы в Барселону? — видимо, газета была сверстана нормально, и мой незабвенный шеф, которого я уже не рассчитывала увидеть на этом свете, находился в прекрасном расположении духа.
Я молча кивнула.
— В командировку?
— Да.
— Ваше лицо мне кажется знакомым… — он посмотрел на меня чуть внимательнее. —
Я пожала плечами.
— Для советских командированных вы немногословны… — его лицо приняло озабоченное выражение, но тут же прояснилось. — А, вы впервые летите за границу! Угадал?
Я кивнула.
— Нервничаете?
Устав кивать, я похлопала ресницами.
— И совершенно зря. Поверьте, вы получите огромное удовольствие. Испания — прекрасная страна… Вы не против, если я закурю?
Я пожала плечами, понимая, что дальше отмалчиваться не смогу. Надо было принимать решение. Идеальный вариант представлялся мне так: накануне он провел изнурительную «летучку», залежался у новой подруги (тем более что в моей голове уже отсвечивала парочка кандидатур для замещения вакантной должности редакторской пассии), после чего почувствовал законную усталость и уснул до самой посадки. Но моего выдвиженца-редактора всегда отличали неутомимость, комсомольский задор и стремление опрыскивать общительностью и интеллектом все, что двигается и разговаривает.
Он вытащил свой «Marlboro» из цэковского распределителя и галантно предложил мне закурить. Мысленно благодаря его за предложение, на которое не было необходимости отвечать, я кивнула (мои шейные позвонки уже начинали неметь), выскребла из коробки сигарету и прикурила от мгновенно протянутой зажигалки.
— Простите, а вы, собственно, из какой сферы?
— А вы? — спросила я, намерено гундося и чувствуя, что терпение мое иссякает.
— Я — редактор газеты…
— Как, еще не сняли?
Пауза была довольно долгой. Он смотрел то на меня, то на сигарету, потом глубоко затянулся и выдохнул вместе с дымом:
— Валентина?
— Нет, Мария-Антуанетта.
— Ты?..
— Господи, что ты так разволновался? Тебе что, прислали на меня похоронку?
— Нет, но…
— Будь добр, милый, заткнись, пожалуйста, на всю дорогу и оставь меня в покое. Тем более что необходимость в светской беседе уже отпала…
Я отвернулась к иллюминатору.
— Что они с тобой сделали? — голос за моей спиной был тихим и испуганным. — Я даже не узнал тебя сначала…
— А тебе это и не нужно, дорогой, — сказала я, не отрываясь от бесконечной перины облаков. — Вещами, сданными напрокат, лучше не пользоваться…
— Что ты несешь?! Кто тебя сдавал напрокат?
— Ты, милый! — я резко повернулась к нему. — Ты меня сдал. С потрохами. С нижним бельем и интимными подробностями. Со всем, что тебе было известно. Ты выложил куратору КГБ все — как на исповеди. Ты сыграл наивного ванечку, подписывая мне командировку в Аргентину. Ты постарался забыть обо всем, что нас связывало. И забыл! Ради своего вонючего редакторского кресла, ради своих роскошных костюмов, привилегий, места в бюро… И после всего ты еще набираешься наглости и разыгрываешь из себя Незнайку на Луне?
— Валя…
— Заткнись, дрянь! По твоей милости я уже даже не Валя.
— Но ты ведь сама…
— Да, я много глупостей наделала сама. А ты для чего был рядом? Для визирования моих очерков? Для еженедельных соитий? Для изливания своих амбиций в мою жилетку? Для утверждения своих интеллектуальных претензий? Ты хоть понимаешь, что такое мужская порядочность, мразь комсомольская, приспособленец несчастный, гниль номенклатурная?! Ты хоть раз в жизни задумывался, что женятся не только по расчету, дружат не только ради перспектив, обнимают не только в момент эрекции?!.