Khabibtime
Шрифт:
Дисциплина. Другого не дано
Не помню, чтобы, ложась в юные годы спать, я не думал о делах и заботах завтрашнего дня. Это было частью меня ещё в раннем детстве в Кировауле.
Моя дисциплинированность, безусловно, стала плодом усилий моих родителей.
Мама была со мной так заботлива и обходительна, что баловаться перед ней или не выполнять задания по дому было для меня просто недопустимо.
Вдобавок к этому мама была несколько раз прооперирована, поэтому нарушать что-то «по-чёрному» перед ней я считал ниже своего пусть тогда и ребячьего, но всё-таки мужского достоинства.
Папа постоянно бывал в делах, на работе, в поездках. Он тренировал
Как уже было сказано, мой старший брат Магомед учился в Махачкале и домой приезжал только на выходные, а сестрёнка Аминат была ещё слишком мала, чтобы нести какую-то нагрузку по хозяйству, поэтому я и был семейным министром сельского хозяйства. Мы с мамой занимались и скотом, и огородом, и самим домом.
Как ты понимаешь, дорогой читатель, в этих условиях «сачковать» и находить свободное время для игр казалось невозможным. Однако время от времени я это исправно делал, убегая с ребятами купаться на сельский шлюз, установленный в пойме реки Сулак.
Мы с друзьями могли уйти туда рано утром и провести там весь день. Доступ к этому месту был только у мужчин, женщины туда не приходили. Мама, чтобы связаться со мной, просила отправлявшихся поплавать ребят передать мне, что пора домой.
Я знал, что дома буквально всё стоит: нужно поработать по хозяйству, прибраться в доме, сходить за скотом. Приходил домой уставший после целого дня, проведённого в компании друзей и братьев.
Безусловно, мама меня ругала, папа ругал. Но я тотчас приводил себя в порядок, какое-то время после этого не нарушал распорядок и исправно выполнял свои обязанности. Однако при первой возможности снова убегал на шлюз. Такие нарушения дисциплины не были системой, а скорее являлись исключением из правил. Я понимал, что отец поругает. Мама могла ругать меня и шуметь, я мог что-то сказать в ответ. С отцом всё было сложнее: и ругал, и порой наказывал. Страх перед отцом был безусловным и всеобъемлющим. Я делал всё, что он говорит. Мог не понимать, зачем совершаю те или иные действия, но обязательно делал. Делал потому, что так велел отец.
Приблизительно в восьмом классе школы, то есть в двенадцать-тринадцать лет, я научился понимать настроение папы. Я нашёл с ним общий язык. Это позволило мне постепенно уходить из-под тотального контроля с отцовской стороны. Тогда я это воспринимал как свою безусловную удачу и находчивость, а теперь понимаю, что это спровоцировало ещё большее количество нарушений с моей стороны.
Мне следовало находиться дома, как только на улице стемнеет. Вечерний намаз я уже должен был читать дома. Находиться на улице после этого – нарваться, по крайней мере, на неприятный разговор с отцом. В какой-то момент я приноровился приходить домой к намазу. Совершал вечернюю молитву и сразу после этого выскальзывал на улицу. Приходил совсем поздно. Когда возвращался домой, обязательно определял, узнал ли о моём отсутствии отец. В девяти из десяти случаев он не знал о том, что я «сквозанул». Чаще всего папа засыпал на диване перед включённым телевизором. Он параллельно тренировал ребят в двух залах, тренировался сам, поэтому, конечно, уставал. Я же, пользуясь подобными обстоятельствами, всегда получал дополнительные три-четыре часа на улице с пацанами.
Время шло. Я взрослел. Увлечений и соблазнов становилось всё больше. Однако фундамент дисциплины не проседал и не давал трещин. Отец всё так же следил за моим развитием.
Вы можете задаться вопросом: а как же другие дети в этой семье? Неужели Абдулманап, концентрируясь на Хабибе, забывал о других своих детях?
Совсем нет.
Просто мой старший брат Магомед не нуждался в такой плотной опеке,
Таким образом, оставался только я – Хабиб.
Контроль со стороны отца касался не только занятий спортом. Это был тотальный контроль. Когда я учился в дагестано-турецком колледже, папа постоянно говорил обо мне с учителями. По-другому и быть не могло: мы жили прямо во дворе учебного заведения, и учителя всегда ходили мимо нашего дома. Отец не пропускал ни одного родительского собрания, так как каждое такое собрание включало в себя упоминание моего имени. Папа всегда имел ко мне претензии.
Дисциплина в спорте – константа для меня. Её привил мне отец. Я хорошо помню время, когда отец вставал каждое утро и непременно отправлялся на пробежку. Каждый вечер, заканчивая тренировку с ребятами в зале, он оставался и вкалывал по полной уже сам. Именно поэтому я не представлял себе ситуации, в которой мог бы нарушить эти правила, проявить недисциплинированность.
Мне всегда казались странными рассказы одноклассников о том, что кто-то проспал школу или вечером допоздна гулял в городе. У меня была стабильная повестка: подъём – тренировка – завтрак – учёба – уроки – обед – сон – тренировка – сон. Всё. Дисциплина стала основой жизни всей нашей семьи после переезда в 1999 году в Махачкалу. Точнее сказать, для мужской части семьи. Дело в том, что, переезжая в 1999 году в Махачкалу, мы оставили в Кировауле маму и Аминат. В двухэтажный дом во дворе дагестано-турецкого колледжа нас въехало пятнадцать человек. Капитаном всей этой команды был мой отец. Все мы были родственниками, в числе этих людей были сыновья двоюродных братьев отца, ребята-сироты. Задачами этой нашей мужской коммуны были учёба и тренировки. Здесь по сравнению с жизнью в Кировауле дисциплина была кратно больше.
Мы жили мужским коллективом по армейскому казарменному принципу. Готовили, мыли, стирали, прибирались в доме – всё сами.
Весь дом был разбит на участки, следить за порядком на которых, должны были закреплённые ответственные лица. Такие правила ввёл отец.
За нарушение порядка следовала неминуемая расплата: ты либо получал в нагрузку дополнительную работу, либо пинок от отца.
Сколько бы отец не посвящал времени тренировкам ребят, он всегда требовал дисциплины в учёбе. И каждый из нас стремился к тому, чтобы не разочаровывать его. Почему? Потому что очень не хотел получить тумаков от отца.
Позже я понял: дисциплина – фундамент любого дела. Отправляя меня на различные дополнительные занятия, приходя на родительские собрания в школу, папа хотел лишь одного: моего успеха в жизни.
В нашей команде существовала система наставничества: к каждому молодому был приставлен парень постарше. Если у меня проблемы, то перед отцом отвечал он.
Моё всё
Отец был для меня всем. Родным человеком, тренером, наставником, контролёром, надзирателем, мотиватором. Для меня было очень важно соответствовать требованиям отца в той или иной области.
Спорт, семья, религия, учёба – во всём я старался поступать так, как говорит отец и как ему нравится.
Чувства, которые я к нему испытывал, сложно описать на страницах книги, но я постараюсь.
Это был трепет с примесью любви, дружбы, уважения, гордости и страха. Лучшая смесь эмоций.
Главным детским воспоминанием об отце стала его неуёмность. Именно таким я его помню с моих самых юных лет.
Он параллельно занимался несколькими делами. Дома появлялся на мгновения. Всегда был в делах. Мне это нравилось.