Киев для романтиков
Шрифт:
Наибольший расцвет замка был во времена правления киевского воеводы Константина Острожского. За верность вере предков его в народе называли Ревнителем Православия. Он в Киеве и своем родном Остроге собирал вокруг себя деятелей культуры и науки Украины. У этого богатого вельможи, которому по влиянию и зажиточности уступал сам король Польши, были очень хорошие отношения с соседней православной Москвой. Как-то в 1602 г. к нему на прием напросился московский дворянин, который назвался царевичем Дмитрием, но седой воевода не счел нужным поддержать его устремления на царский трон. Поэтому, когда в 1604 г. с помощью запорожских казаков начался поход на Москву, то отряд царевича-претендента обошел Киев стороной. Хотя немало его обитателей присоединилось к Дмитрию, которого российская историография упорно считала Лжедмитрием.
Разговор в постели:
– Ты Дмитрий?
– Нет, я – Лжедмитрий.
С 1641 г. замком владел Адам Кисель. Он, являясь православным, старался уравнять права украинцев с католиками, что, к сожалению, ему не удалось. Нам постоянно говорили, что замок, несмотря на защиту оставшегося верным королю воеводы Киселя, был сожжен в 1651 г. казаками Богдана Хмельницкого. По свидетельству
У меня давно создалось впечатление, что Старокиевская гора не исчерпала до конца свой дарованный историей статус, потому что сначала разрушения Батыя и потом запустение… Впоследствии административное правление перешло на Замковую гору, в Литовский замок, где проводились робкие попытки взять власть, обрести силу, но… Киев перестал быть «матерью городов», и был скорее торжищем, факторией, чем центром абсолютной власти. Поэтому новое особое значение приобретает Замковая гора с крутыми склонами и окружающими ее узкими оврагами, по которым не было возможности подкатить стенобитные устройства. И ничего, что замок был деревянным, а не каменным, он и так был неприступным, да и кто затащит тяжелый строительный материал на его отвесные склоны.
У литовских феодалов были иные интересы и задачи. Во-первых, они не испытали влияния культуры Византии и не особенно пытались духовно подавить русичей. К тому же, более ощущая потребность в землях и подданных, они старались их оградить от внешних грабителей и налетчиков, повсеместно воздвигая замки и крепости. И по сей день нас удивляют твердыни, поставленные литовцами Кариатовичами в Мукачеве и Каменце-Подольском. Крепостное укрепление на Замковой горе, простоявшее почти три столетия и не выполнявшее угнетающую и подавляющую функцию, было всего лишь резиденцией наместника, следившего за порядком в подведомственном ему крае и оберегавшего его жителей. Уже тогда сложилось гармоничное единение литовцев и киевских русов, о котором старались не упоминать ни российские, ни советские историки. Хотя, если вспомнить, что в ХVI в. при князьях Олельковичах и при Константине Острожском были попытки усилить власть феодалов, сделать ее независимой. Ранее Олельковичи за это поплатились головами. А вот Острожский… да кто мог ему перечить, если киевский воевода был самым богатым и влиятельным в стране. Еще один пример отсутствия особого властного значения Литовского замка – киевляне не пустили воеводу Гаштольда, поставленного Великим князем Литовским Казимиром в 1470 г. Но, тем не менее, гора не получила имени ни польского феодала, ни литовского воеводы, ни даже «ревнителя православия» Острожского, а почему-то остался в памяти народа Адам Кисель. Именно тот, которого не любил Корнейчук, уважал Сенкевич и чтил Кулиш. Волынский владелец имений долгое время был киевским воеводой и старался оставить Киев под польской короной.
Замок – это не только укрепление, это прежде всего возможность отпереть его, проникнув в город, овладеть его душой, то есть его обитателями. Поэтому замок должен возвышаться над строениями не обязательно физически, а скорее духовно – над людьми, их представлениями, жизнью, бытом. Так, например, в романе Ф. Кафки замок – это власть подавляющая, и в этом преобладает символика автора. Даже место перед «донжоном», там, где «карали на горло», носило скорее литературный, опереточный характер, как в пьесе «Свіччине весілля» Ивана Кочерги. Замок как символ власти насилия и подавления не характерен для нашего города – в Киеве он главенствовал тогда, когда феодализм был прогрессивным явлением, и замок служил больше щитом, защитой, чем довлеющей над сознанием силой. Тогда была характерна симпатия населения к власти, которая, к сожалению, в последующие столетия потускнела и стала мало заметна! Да и форма нашей Замковой горы более похожа на корабль, который дрейфует среди других гор-льдин, а не айсбергов. Замковая гора не особенно возвышается над городом. Она не самая высокая из семи киевских гор, занимает как бы подчиненное положение, являясь скорее поддержкой, чем подавляя правлением и властью. Через столетия изменилась социальная формация, Киев стал губернским городом Российской империи, поэтому сменила название и гора, став на этот раз Флоровской в честь монастыря, расположенного у ее подножия. Здесь зазвучали молитвы. Но теперь Замковая гора и ее окрестности – одно из самых романтических мест Города, куда в любую погоду стремятся молодые душой! Приглашаю и вас!
Много примет связано с Андреевским спуском – можно подержаться за «Нос», есть такой на доме № 34, посидеть рядом с М. А. Булгаковым на скамейке, потереть детали памятника, прикрепить пожелание на решетку веранды дома или выпить чашечку кофе в «Подвір’ї». Но вот беда: «Решетка желаний» давно уже в Музее одной улицы, «Нос» украли, а в «Подвір’ї» – плохой кофе, и, чтобы улучшить его реализацию, придумали такой ход.
С гребня Флоровской возвышенности хорошо просматривается Урочище Гончары-Кожемяки. Осмотр этих живописных мест нужно начать с одного из престижных и фешенебельных отелей «Андреевский». Это яркий пример, как из старого строения можно сделать что-то путное. Из того поселения, состоящего из 2-3-этажных домов, сохранилось только несколько, и то чисто случайно. Разрушительный «вихрь чиновничества» снес все эти запущенные старые дома без удобств. Почти два десятилетия эта густонаселенная местность выглядела так, словно по ней прошла орда Батыя или молодая черновецкая рать. Теперь наконец-то построен элитный район, состоящий из коттеджей и особняков, которые можно наблюдать издали. Комплекс «Гончары-Кожемяки» – ничего общего с архитектурой Старого Киева не имеет, зато видим там переизбыток псевдоисторических деталей и повышенной этажности. К тому же зачем-то вырыты бомбоубежища. Не для того ли, чтобы держать в этих подвалах непокорных дам или должников-кавалеров? Общественность дождалась застройки этой исторической местности, прославленной трудом летописных кожемяк и гончаров и упоминаемой не только в летописях, но и в былинах и сказаниях. Например, в Кожемяках, где жили ремесленники, сохранилась легенда о Никите Кожемяке, который в поединке победил змея-людоеда и спас киевлян от гибели. Под этим чудищем авторы этих легенд имели в виду кочевников, которые уж очень досаждали нашим далеким предкам. Рядом еще две местности – Гончары и Дегтяры. Первые поселения, получившие эти названия и сохранившиеся до сих пор, возникли на заре истории Киева. Там жили ремесленники, в средневековье
В противоположном углу исторической местности находится Крестовоздвиженская церковь, построенная в 1814 г. в стиле классицизма. (Ранее здесь стояла деревянная церковь, которая была построена попечением цеха кожемяк, что входили в Киевское братство.) Прекрасные росписи в ней сделал Светлицкий, хотя в дальнейшем она была испорчена последующими реставрациями. Особенно знаменательно то, что тут крестили Михаила Булгакова. Только патрулирование киевской молодежи, «стоявшей насмерть» в 1990-х, помогло спасти дом № 10 на Воздвиженской, где родился Михаил Булгаков. Но, увы! Дом этот покамест стоит не отмеченный никакими знаками, ожидая дальнейшей участи. Боюсь, что в заповедной зоне нуворишей его могут снести. (Пока писалась книга, дом, в котором издал свой первый крик ВЕЛИКИЙ МАСТЕР, разрушен и заменен непонятной кирпичной коробкой! И вам, мои современники, не стыдно?!)
С Флоровской горы можно увидеть всемирно прославленный «Дом Турбиных» (Андреевский спуск, № 13). Он построен по проекту архитектора М. Горденина (1888 г.). 25 лет назад закончена реставрация его под музей (архитектор И. Малакова). С 1909 г. в этот небольшой дом, на второй этаж, переехала большая семья – семь детей Афанасия Булгакова, приват-доцента Киевской духовной академии. Его труды по западным вероисповеданиям и по сей день заслуживают внимания. В доме № 13, следует сказать, жил не писатель М. А. Булгаков, а гимназист, а затем студент Миша Булгаков, который ничего путного не писал, кроме домашних заданий в гимназическую пору, а затем, в пору студенческую, – только лекции, а работая врачом, писал только рецепты. Скорее всего, были какие-то любовные стишки или письма симпатичным девицам. Так что утверждать: жил и творил – никак не возможно, это не соответствовало бы истине. Миша пробыл тут до 1913 г. После свадьбы с Татьяной Лаппа молодые снимали помещение поблизости, на Андреевском спуске № 38. Впоследствии, в бурном 1918-м, в этом прославленном молвой доме он провел более года. А если подумать, то именно этот дом вписался в реальную историческую жизнь города и всех миллионов читателей, почитателей, может быть, самого популярного писателя за всё советское время. Обо всем этом рассказывают экспозиции Музея Одной улицы, а еще больше – Музея Булгакова, созданного благодаря энтузиазму его бессменного директора, хоть и на пенсии, Анатолия Кончаковского. Но все-таки самым значительным деянием его и М. А. Грузова является существующий с 1992 г. в Музее Булгакова клуб «Суббота у Бегемота». Тут все: выступления и памятные издания, а главное – та удивительная аура друзей книги, нет, скорее, содружества единомышленников, объединенных не идеей, слишком они разные, а энергией и настойчивостью Михаила Андреевича Грузова. За неделю до смерти он, проводя очередное заседание, изрек: «Говорите, что хотите! Я мешать не буду!»
Памятник М.А.Булгакову.
2007 г.
Любопытна история памятной доски. В 1982 г. партийно-маскультурное начальство, увидев окрестные халупы, торжественное открытие памятной доски (скульптор А. Кущ) отменило. Так же тихо открыли и памятник М. А. Булгакову (скульптор Н.Рапай). Теперь каждый может сфотографироваться, рассевшись рядом с писателем! А он при этом даже бронзовой бровью не поведет!
Давно заметил, что для большинства интеллигентных туристов последних двух десятилетий Киев ассоциируется с Михаилом Булгаковым. И это стало понятно задолго до безобразной экранизации «Белой гвардии» 2012 г., где от произведения Михаила Афанасьевича остались лишь имена героев, появилось много лжи и изменена сюжетная линия, особенно в финале. В этом фильме исчез сам Город, главный герой моего любимого произведения. Не говоря уже о том, что в экранизациях, как правило, пропадает литературный текст: не просто язык, проза, а именно то, о чем рассказывает сам писатель. «Белая гвардия» – книга о Городе и его мире. И Город в данном случае – не совсем Киев, а, скорее, Рим или даже Иерусалим из Святого Письма. В булгаковском тексте слова и фразы из Евангелия, что 1918 год был велик и страшен, но еще более страшным был год 1919-й. (У меня, пишущего эти строки, возникла аналогия: для Киева был страшным 2014 год, но более страшным стал – 2015-й.) Аналогия со Святым Письмом делает «Белую гвардию» не романом о борьбе русских офицеров с украинцами, а рассказом о конце света (аналогию с сегодняшним днем я пытаюсь отбросить прочь). Вспомните хотя бы название улицы – Малопровальная: мир, в котором существуют герои, «проваливается». И эту тему Булгаков продолжал в «Театральном романе», «Мастере…» и других произведениях. Это мистический реализм, идущий от Гоголя, отечественная литературная традиция, что ощущается, не забывается читателями. Для меня «Белая гвардия» – это гимн Киеву, печальная соната его жителям, восторженные марши его улицам и домам, игривые бурлески о представителях богемы и меняющих убеждения и хозяев – политических кокотках… Это мощный финал памятнику Владимиру, князю, рассматривающему далекие Заднепровские дали! Это крест в руках равноапостольного, поставленный на имперском прошлом города.
А ведь до булгаковской славы, полученной через нечистую силу «Мастера и Маргариты», люди столетиями стремились к Святому граду, поклониться «Иерусалиму Земли Русской», его святыням, храмам, чудодейственным мощам, пройти по благодатной земле, прикоснуться к вечности… Все изменилось, и вместо киевских таинственных пещер, мирроносных икон бегут и стремятся на Андреевский спуск, чтобы притронуться, запечатлеться возле памятных мест, связанных с Михаилом Булгаковым. Сесть рядом с ним на скамейку. Безусловно, здесь присутствует переоценка ценностей. И это произошло не без некоего «чертовского» характера творчества Великого Писателя, а также стремления современной молодежи и особенно людей только-только, пусть и в пенсионном возрасте, начавших читать книги, просто знакомиться с художественной литературой. Освоив анекдотичность, шутовство некоторых потусторонних персонажей Затейника, поверхностный потребитель литературы не замечает глубинного пласта этих героев, мудрых и суровых, скачущих по лунной дорожке в свите Воланда, каким их представляет Булгаков в финале романа. Неискушенный «восприниматель» на первый взгляд легких произведений не ощущает всю глубину воистину философских притч Михаила Афанасьевича. «Редкая птица долетит до середины Днепра…», так и мало людей, понимающих всё величие творчества великого КИЕВЛЯНИНА.