Киевская Русь и русские княжества XII-XIII вв. Происхождение Руси и становление ее государственности
Шрифт:
Указания на топографию Киева («идеже ныне…») сделаны, очевидно, составителем летописи 1073 г., любившим такие примечания {74} .
Политическое соперничество молодого Новгорода с древним Киевом привело в XI в. к тому, что под пером новгородских летописцев, стремившихся поставить свой город в самых истоках русской государственности, время основания Киева было определено непомерно поздней датой — 854 г. {75} , [19] Вероятно, таким же враждебным Киеву людям принадлежит и та пренебрежительная этимология названия города, которую успешно опроверг летописец Нестор: «Ини же несведуще, реша, яко Кый есть
19
Неприемлемость такой датировки основания Киева доказывается существованием армянской версии легенды о трех братьях (Куаре, Мелтеке и Хореване) из земли Палуни, датируемой началом VIII в. (см.: Марр Н.Я. Книжные легенды об основании Куара в Армении и Киева на Руси / / Изв. гос. акад. истории материальной культуры (далее: ГАИМК). Л., 1928. Т. III; Абегян М.Х. История древнеармянской литературы. Ереван, 1948. Т. 1. С. 348). Запись киевской легенды в Армении в VIII в. предполагает ее сложение на Руси в более раннее время. Контакты армян со славянами могли иметь место в конце VI в. во Фракии, где действовал Смбат Багратуни, и во время армяно-персидских войн 610–641 гг., в которых участвовали какие-то «русы» (см. Рыбаков Б.А. Древняя Русь… С. 27, 28).
«Яко же бысть древле цесарь Рим и прозъвався в имя его град Рим. И пакы Антиох — и бысть Антиохия… и пакы Александр — и бысть в имя его Александрия. И по мънога места тако прозъвани быша гради в имена цесарь тех и кънязь тех. Тако же и в нашей стране прозъван бысть град великый Кыев в имя Кыя»{77}.
Спустя полтора десятка лет Нестор произвел дополнительные разыскания, изучив современный ему исторический фольклор{78}. Он сообщил ряд интереснейших данных, приближающих нас к установлению даты основания Киева:
«Аще бы Кый перевозьник был, то не бы ходил Цесарюграду. Но се Кый къняжаше в роде своемь и приходившю ему к цесарю, которого не съвемы, но тъкмо о семь вемы, якоже съказають, яко велику честь принял есть от цесаря, при которомь приходив цесари. Идущю же ему вспять, приде к Дунаеви и възлюби место и сруби градък мал и хотяше сести с родъм своим и не даша ему ту близь живущий. Еже и доныне наречють дунайти «городище Киевець». Кыеви же пришедъшю в свой град Кыев, ту живот свой съконьча; и брата его Щек и Хорив и сестра их Лыбедь ту съконь-чашася. И по сих братьях держати почаша род их княженье в Полях»{79}.
Лишь после этих разысканий Нестора легендарный Кий приобретает реальные черты крупной исторической фигуры. Это — славянский князь Среднего Поднепровья, родоначальник династии киевских князей; он известен самому императору Византии, который пригласил Кия в Константинополь и оказал ему «великую честь». Речь шла, очевидно, о размещении войск Кия на дунайской границе империи, где поляне построили укрепление, но затем оставили его и во главе со своим князем возвратились на Днепр.
Драгоценные сведения Нестора прояснили многое. К сожалению, ему осталось неизвестным имя того императора, с которым Кий заключал союз. Научная добросовестность летописца не позволила ему фантазировать на эту тему (что часто делали его собратья по перу), и он признался, что имени его «не съвемы». Однако дело не безнадежно: та историческая ситуация, которая отображена Нестором, сама в себе содержит датирующие признаки{80}. Приглашение славянских (антских) князей с их дружинами на византийскую службу широко практиковалось императором Юстинианом (527–565). Летописный рассказ о князе Кие находит почти полную параллель в повествовании византийского историка Прокопия Кесарийского.
Прокопий, современник Юстиниана, писал о том, что около 533 г. один из военачальников императора, носивший славянское (антское) имя Хильбудий, был отправлен на Дунай для защиты северной границы империи, но потерпел поражение от других славян, попал в плен, а затем (по одной версии) вернулся на родину
Осведомленность императора о славянских князьях Среднего Поднепровья не должна удивлять, т. к. ко времени Юстиниана о «русах — народе богатырей» знали не только в Константинополе, но и на тысячу километров южнее, в Сирии, где Псевдо-Захария Ритор составил в середине VI в. свое описание кочевников причерноморских степей и их оседлых соседей («народ рос»). В большей степени удивляет другое, каким образом знаменитый Юстиниан попал в разряд неведомых летописцу цесарей, ведь еще в XI в. в летопись (которую потом продолжил Нестор) были внесены византийские сведения о комете, появившейся в царствование этого императора: «Сице же бысть при Устиньяне цесари, звезда восия на западе, испущающа луча, юже прозываху блистаницею и бысть блистающи дней 20». Знали летописцы и последующих императоров (Макрикия, Ираклия и др.){82}. Невольно возникает вопрос: не могло ли приглашение Кия в Царьград исходить от другого, более раннего и менее известного императора? Прямого ответа на него не будет, но косвенные соображения возникают.
Обращение Византии к славянам за помощью могло иметь место лишь тогда, когда славяне уже вошли в контакт с империей. Долгое время она была отделена от славянского мира гуннами и готами. В 488 г. остготский король Теодорих увел свои войска с Балкан на запад, начавши завоевание Италии, а через пять лет при императоре Анастасии Дикоре (491–518) начались первые походы славян на Византию (493, 499, 502){83}. Монеты императора Анастасия, найденные в древнейшей части Киева (Замковая гора), дополняются рядом косвенных свидетельств.
В итоге можно сделать следующий вывод: летописный рассказ Нестора о князе Кие может быть с достаточной убедительностью отнесен не к IX в., как это сделал пристрастный новгородский книжник, а по крайней мере ко времени на три сотни лет раньше — к VI в. н.э. Учитывая же большую популярность императора Юстиниана в средневековой христианской литературе, можно подразумевать под «неведомым цесарем» летописца другого, более раннего императора, например, Анастасия. Дата заключения союза между князем полян и императором Византии может колебаться в пределах трех-четырех десятилетий, захватывая конец V и первую треть VI в.
Основание же города Киева, символизировавшее какой-то важный перелом внутри Полянского племенного союза, следует, по всей вероятности, датировать временем, предшествовавшим широкой славе Полянского князя, достигшей императорского дворца в Царьграде. В этом вопросе решающее слово принадлежит археологическим материалам, количество которых непрерывно возрастает.
Обращаясь к данным археологии, мы должны поставить перед собой два очень важных для нашей темы вопроса, во-первых, следует выяснить, что происходило в V–VI вв. на территории будущего Киева, а во-вторых, совершенно необходимо знать историко-географическое положение Киева среди тогдашних племен Поднепровья.
Проясняя первый вопрос, следует начисто отказаться от мысли, что археологические раскопки откроют классический средневековый город с кремлем и посадом, с торговыми площадями, ремесленными кварталами и несколькими концентрами укреплений. Рождающиеся города — это не сказочные палаты, возникающие в одну ночь, будучи воздвигнуты неведомой волшебной силой. Город немыслим без той или иной порождающей его округи; он рождается как своего рода «узел прочности» этой округи- Причины и формы возникновения такого центра еще в первобытности могут быть различны и многообразны. Он может представлять собой порубежное или центральное укрепление, постоянный стан вождя, пункт сбора веча, место склада дани, племенной сакральный центр, перепутье важных дорог, место периодического торга и т. п. Чем больше отдельных признаков накопится в одной и той же точке, тем надежнее ее превращение из «узла прочности» первобытной округи в город классового общества. Не государственность первоначально создает города на пустом месте (хотя факты постройки городов феодалами известны), а сам ход исторического развития родо-племенного строя приводит к умножению таких центров и к усложнению их функций.