Киевская Русь

Вернадский Георгий Владимирович

Русское духовенство может быть разделено на две группы: «черное духовенство» (т. е. монахи) и «белое духовенство» (священники и дьяконы). На основе византийской модели в Русской Церкви установленным обычаем является то, что монахи полагаются в сан епископов и, в противоположность практике Римской Церкви, священники выбираются из среды женатых мужчин.

В течение киевского периода митрополичья кафедра в Киеве занималась греками с двумя исключениями (Иларион и Климент). Около половины епископов были, однако, русского происхождения. Епископы стояли намного выше обычного духовенства по власти, престижу и богатству. В более поздние периоды стало обычным говорить о них как о «князьях Церкви».

Посмотрим теперь на положение других «церковных людей». Первая категория среди них охватывает тех, кто каким-либо образом участвует в церковном богослужении, но не принадлежит

к духовенству: таковы церковные певцы, человек, ответственный за тушение свечей после службы (свечегас),а также женщина, выпекающая просвиры (просвирница или просвирня, от слова просвира).По случаю можно вспомнить, что поэт A. C. Пушкин советовал тем, кто желал познакомиться с изначально русским языком, поучиться ему у московской просвирни (множественное число от просвирня).

Вторая категория церковных людей состоит из тех, кто связан с благотворительными институтами, поддерживаемыми Церковью, подобных врачу (лечец)и другому персоналу лечебниц, домов для престарелых, гостиниц для паломников и т. д., равно как из людей, обслуживаемых этими институтами.

Третья категория – так называемые изгои 248 .Характеристики этой группы, равно как источник и значение термина, были предметом длительных споров между учеными. Основная трудность состоит в том, что этот термин используется в одном смысле в источниках двенадцатого столетия и очевидно совсем в ином смысле в «Правде Ярослава» одиннадцатого столетия. С моей точки зрения, единственный путь для развязки этого гордиевого узла сформулирован в пословице: надо разрубить его, т. е. признать, что «Правда» одиннадцатого века и источники двенадцатого века, используя те же слова, говорят о двух совершенно различных социальных группах. Это – не единственный известный случайподобного различия между «Правдой» и более поздними источниками. Например, термин огнищанин в «Правде» относится к княжескому судебному приставу, но в новгородских источниках он применяется к особой группе новгородских граждан, которые не имеют связей с княжеским двором.

248. Об изгоях см: Владимирский-Будано·. Обзор, с. 390-391; Сергеевич. Древности, I, 298-302; Дьяконов. Очерки, с. 113-116; M. Szeftel. «La Condition juridique des d'eclass'es dans la Russie ancienne.»Archives d'histeirc du droit Oriental, 2 (Brussels and Paris, 1938), 431-440; Юшков. Нариси, с. 103-106; Греков. Указ, соч., с. 142-147; Vernadsky. «Three Notes», pp. 88-92.

Изгоев «Русской Правды» рассмотрим в другом разделе (II, ниже); здесь мы изучим лишь положение «церковных людей», именуемых подобным образом. Классическое определение этой социальной группы обнаруживается в «Уложении церковных дворов» (1125-1136 гг.) князя Всеволода: «Есть три типа изгоев: сын священника, оставшийся необразованным; раб, который выкупил себя из рабства; обанкротившийся торговец». Затем следует примечание позднего копииста: «И можно добавить четвертый тип изгоя – осиротевший князь» 249 .

249. Хрестоматия, I, 209.

Общей характеристикой всех этих людей было то, что каждый из них утерял свой бывший статус и нуждался в приспособлении к новым обстоятельствам, для чего Церковь предлагала ему свою защиту. Сам термин изгой может быть объяснен в этом смысле, если мы согласимся вывести его из старославянского глагола гои-ти, что означает «жить», а также «позволять жить», «давать средства к существованию», «заботиться о». С этой точки зрения, изгой – человек, лишенный заботы, а следовательно «нуждающийся в опеке». В данной связи мы должны вспомнить, что термин изгойство или изойство (изгоизм)имеет также значение незаслуженной выгоды, полученной от торговли рабами или, в особенности, выкупной цены раба. Из-за этого в более широком смысле изгойство иногда было синонимом «ростовщичества». Имея в виду значение этого термина, мы можем предположить, что наибольшей группой среди изгоев были вольноотпущенники, что термин первоначально применялся только к ним, и только позднее другие похожие группы были включены в него по аналогии.

Согласно обычаю, отпущенник мог не оставаться со своим бывшим хозяином. Очевидной целью этого правила было предотвращение возможности его вторичного порабощения. В большинстве случаев у него не было средств существования и места для жизни. Церковь предлагала ему и то, и другое, нанимая его каким-либо путем или поселяя на церковной земле. Таким образом мы обнаруживаем группу изгоев в Новгороде под юрисдикцией городского епископа. Большинство их, однако, селились в сельской местности. В своей хартии 1150 г. смоленский князь Ростислав гарантировал епископу этого города среди иных вещей два места, одно – «с изгоями и землей», а другое – «с землей и изгоями» 250 . В этом случае оказывается, что изгои рассматривались как принадлежность имения. Были ли они постоянно прикреплены к земле в сельских районах? Вряд ли. Предположительно, они платили Церкви деньгами и работой за помощь, оказанную им в обустройстве, но позднее, видимо, они могли уйти куда-либо, если хотели.

250. Там же, I, 222-223.

Из хартии Ростислава может быть выведено заключение, что упомянутые там изгои были первоначально связаны с одним из владений князя. И все же нам известно, что изгои как группа были под церковной юрисдикцией. В таком случае можно предположить, что изгои, упомянутые в хартии, имели довольно сложную историю: первоначально, возможно, они находились под церковной опекой – вероятно поселились на земле Церкви, затем перешли в имение князя, и наконец оказались вновь на церковной земле.

Если мы признаем, что сельский изгой сохранял свободу передвижения, то можем предположить, что им разрешалось переходить лишь раз в год – после окончания сельскохозяйственного сезона и после выплаты ими ренты.

9. Женщина

Положение женщины в древней Руси часто представляемо как полное подчинение мужчине. Женщины, видимо, были лишены какой-либо свободы и вынуждены жить в восточной изоляции. Верно, что московские царицы и княгини шестнадцатого и семнадцатого веков вели затворническую жизнь в их собственных апартаментах (теремах)в царском дворце, и что тот же обычай также практиковался в боярских и купеческих семьях, хотя и менее жестко. Дело обстояло иным образом, однако, среди простых людей, и поэтому, даже относительно московского периода, традиционный взгляд на подчиненное положение женщины в России не может быть принят безоговорочно.

Применительно к киевскому периоду подобное воззрение будет абсолютно безосновательным. Русские женщины этого времени пользовались значительной свободой и независимостью, как в правовом, так и в социальном плане, и демонстрировали дух самостоятельности в различных аспектах жизни. Мы видим женщину, управляющую Русью в середине десятого века (княгиня Ольга), другую, основывающую школу для девочек в женском монастыре, который она заложила в одиннадцатом веке (Янка, дочь Всеволода I). Княгини посылают собственных представителей: в зарубежные страны (как нам известно, два члена русской мирной делегации в Константинополь были женщины). Именно к женщине (неродной матери Владимира Мономаха) народ Киева обращается для восстановления мира между князьями (в случае нарождающегося конфликта между Святополком II и Владимиром Мономахом в 1097 г.).

Если мы обратимся к фольклору, женщина-воительница – популярная героиня древнерусских эпических поэм. Поляница ("степная искательница приключений) русских былин напоминает нам амазонку в классической традиции. И, разумеется, с географической точки зрения существует полная параллель, поскольку обе совершали свои подвиги в том же регионе – нижнего Дона и района Азова. Как мы знаем, миф об амазонках отражает важный факт в социальной истории донских и азовских племен в скифский и сарматский периоды: преобладание матриархальных форм родовой организации.