Киевские ночи(Роман, повести, рассказы)
Шрифт:
Река мертвых казалась бесконечной, при каждом движении Женя то рукой, то коленом натыкалась на чье-то тело, в нос бил удушливый запах крови. От этого голова кружилась и подступала тошнота, которой она страшилась больше, чем крови. Женя корчилась и стискивала зубы так, что казалось, они сейчас раскрошатся.
Наконец рука ее уперлась в песчаную стену, в какую-то жесткую, как проволока, траву. Она подняла голову— склон круто вздымался над яром. У нее не хватит сил взобраться наверх. Тогда она поползла вдоль стены, увидела чуть более пологий откос и вскарабкалась на него. Под ногами у нее была земля, которая
Но прежде чем Женя успела до конца осознать это, новый внезапный приступ тошноты согнул ее пополам. Когда же наконец она вдохнула холодный воздух, ее снова скрючило, бросило на колени. Уже нечем было рвать, она выплевывала нестерпимо горькую желчь и слюну.
Дважды пробовала Женя подняться, ноги не держали. Она немного отползла и легла ничком на колючую, уже высохшую траву. Но грудь спирало, и она перевернулась на спину. Одно желание владело ею: дышать, как можно глубже дышать! Наполнить легкие до краев чистым воздухом, освободиться от всего, что пахнет кровью.
Почувствовав себя лучше, Женя шевельнулась и, раскрыв глаза, увидела небо, густо усеянное звездами. Это так поразило ее, что она не поверила себе, зажмурилась. Нет, она не бредит. Огромным сине-черным шатром раскинулось над ней молчаливое звездное небо. Звезды мерцали, переливались зеленовато-серебряными блестками, переговаривались о чем-то непонятными световыми сигналами, равнодушные ко всему.
«Большая Медведица, — прошептала Женя, — вот она… Как я любила ее находить. А рядом… Что рядом? Забыла… А Млечный путь — это тоже звезды, мириады звезд. Какой путь? Зачем? А Полярная звезда — по ней можно найти дорогу… Куда?» Минуту или две она лежала неподвижно, вглядываясь в высь, потом сердце ее захлебнулось жгучим гневом и обидой. Стиснув кулаки так, что ногти впились в ладони, она погрозила небу и крикнула сорванным голосом, ей казалось — на весь мир: «Будьте прокляты, прокляты! Зачем светите, кому? Ненавижу вас, ненавижу! И это небо, черное небо! Падай, падай, ну, падай же и разбейся, проклятое!»
Надо было идти. Женя хорошо понимала, что следует отойти возможно дальше от обрыва, но не могла даже пошевельнуться. Уходили минуты, они казались ей бесконечно долгими. Может быть, сейчас начнет светать, а она все еще здесь.
Наконец Женя поднялась и шатаясь пошла. Ее уже не тошнило, но страшная слабость сгибала спину, делала ноги хлипкими, она переступала так, словно у нее переломаны кости. Мучила жажда, во рту было горько, после рвоты першило в горле. Глоток воды, один лишь глоток — и могла бы идти хоть сутки.
Женя миновала заросший бурьяном косогор, какие-то колючки царапали ей ноги. Дальше начался спуск. Вскоре она очутилась в неглубоком, прорытом дождями овражке. Огромным усилием перемогла в себе желание лечь, закрыть глаза, впасть в забытье. Хватаясь руками за колючий бурьян, взобралась наверх. Там она немного отдохнула и, едва переставляя ватные ноги, беззвучно взывая о глотке воды, крадучись перешла еще один овраг, потом еще один.
Где-то далеко лаяли собаки. Женя впилась глазами в темноту. Сперва ей показалось, что лай доносится слева. Прислушалась. Нет, совсем с другой стороны. Потом уже стало казаться, что лай слышен со всех сторон, и непонятно было, что там и куда надо
Начало и вправду светать. Женя пошла по склону, заросшему низким, уже безлистым кустарником. Наверху огляделась — слева, в балке, увидела домики, окруженные садами, и застыла в тревоге. Что там? Может, сразу же нарвется на немцев. Взглянула на себя — на блузке, на юбке темнели кровавые пятна.
Женя села под кустом и, точно застыв, просидела весь день. За домами проходила какая-то дорога, там время от времени проносились машины, оставляя за собой серый хвост пыли. Машины теперь могли означать только одно: немцы.
Ночью она опять шла. Еще сильней хотелось пить, еще тяжелее стала голова. Чтоб хоть немного унять жажду, она жевала какие-то листья, выплевывала их, дышала широко открытым ртом. И опять со всех сторон доносились вой и лай собак.
Дождавшись утра, Женя решила зайти в первый же двор, в первый попавшийся дом. Будь что будет! Нет больше сил терпеть жажду, нет больше сил блуждать наугад. Будь что будет!
И она, через огороды, прошла к первому же двору. Маленькая рыжая собачонка, ощетинившись, кинулась ей под ноги. Скрипнула дверь. Прислонившись к стенке сарая или хлева, Женя смотрела на пожилую женщину, подходившую к ней. Когда женщина приблизилась, ее худое, изборожденное морщинами лицо сразу потемнело, испуганные глаза остановились.
— Воды, каплю воды, — простонала Женя.
Женщина быстро оглянулась вокруг и подтолкнула ее в плечо — раз, другой. Женя очутилась в тесном хлеву, где чуть не уткнулась лицом в крутой коровий бок. Корова повернула голову и дохнула на нее теплом.
— Откуда ты взялась? — тихо спросила женщина, всматриваясь в Женю все такими же испуганными глазами.
— Воды, — едва шевельнула опухшими губами Женя.
Женщина молча вышла и через минуту вернулась с кружкой воды. Пока Женя пила, всхлипывая, захлебываясь и теряя дыхание, женщина молча смотрела не на ее лицо, а на платье.
— Оттуда?
Женя кивнула головой.
— Спаслась? Боже мой… А кто еще с тобой был?
— Мать. И тетя.
— Боже мой!
— Это что, Куреневка?
— Куреневка.
— Я пойду, — прошептала Женя.
— Куда? Вот так? — Женщина протянула руку к покрытой пятнами крови блузке и тут же отдернула ее, словно обожглась.
— Дайте мне какое-нибудь старое платье, — попросила Женя. — А это возьмите. Оно новое, только…
Женщина снова молча вышла и вернулась с узелком в руке. Пока Женя переодевалась, обе молчали. Потом хозяйка сказала:
— Снимай и туфли. Платье-то в заплатах, стиранное сколько раз, а туфли вон какие. — И сняла с ног почерневшие, стоптанные сандалии. — И платок возьми, повяжись, чтоб не так в глаза бросалось.
Потом опять пошла в дом и принесла два больших ломтя хлеба. Сунула в руку — ешь.
Женя съела один ломоть, затем — уже через силу — другой. Корова часто поворачивала к ней голову и шумно дышала. Женя согрелась, ее клонило ко сну. Женщина снова выглянула в открытую дверь:
— Идем в дом.