Киллер из шкафа
Шрифт:
— Разрешите доложить, товарищ генерал?
— Что доложить?
— Что я не считаю расследуемое мною дело чисто милицейским. Что там, по моему мнению, присутствует вполне конкретный интерес органов государственной безопасности.
— Какой интерес?
— Я не готов ответить на этот вопрос. Работа по делу еще ведется.
— Значит, они правы. Значит, все-таки ведется?
— Так точно, ведется. Но без ущерба для плановой работы отдела. Плановая работа в данном случае не страдает.
— А финансы?
— Расходная часть не превышает пределы утвержденных
— А если они ревизию на тебя нашлют?
— Пусть присылают. Все мои финансовые документы в полном порядке. Дебет равен кредиту.
— А самодеятельность тем не менее разводишь? На какие, интересно знать, шиши? Мертвые души сексотов по левым договорам оплачиваешь? Или взятки берешь?
— Никак нет. Работы ведутся исключительно на личные сбережения личного состава и выручку от сданных пустых бутылок из-под выпитой казенной минералки, накопившихся в отделе за последние десять лет. Могу представить справку из пункта приема стеклотары.
— Значит, говоришь, изыскиваешь внутренние резервы?
— Изыскиваю. По мере сил.
— Стаханов невидимого фронта?
— Так точно! А вы, вместо того чтобы поощрить отдел за инициативность и умение за одни и те же деньги сделать два дела, устраиваете разнос.
— Если бы я устраивал разнос, тебя бы разнесло. Я всего лишь провожу разъяснительную работу среди старшего офицерского состава.
А что касается проявленной на местах инициативы, так ты ею сильно не козыряй. Не те времена. Инициатива нынче наказуема больше, чем нерадивость. Нынче следует копать в ту сторону, куда приказали копать. Не отклоняясь ни на сантиметр. Чтобы случаем чьих-нибудь интересов не зацепить. Усек?
— Так точно, товарищ генерал.
— А раз усек, кончай свою самодеятельность и, как говорится, сосредоточься на текущих делах и повышении боевой и политической подготовки личного состава...
— Я не согласен, товарищ генерал. По моему мнению, это дело перспективное...
— Кого интересует твое мнение. Равно как и мое мнение. Сказано тебе — отставить, значит, отставить! Пусть его те, кому положено, распутывают. Нам своей мигрени довольно. Понял меня?
— Так точно.
— Напиши рапорт на мое имя с объяснениями по поводу несанкционированного расследования. Ну, мол, в ходе утвержденных работ была отработана не имеющая отношения к делу тупиковая версия... Ну, ты сам знаешь. И приготовь для передачи в МВД все материалы по делу. Все, что ты там накопал. Коллегам помогать надо.
— Но, товарищ генерал...
— Все. Разговор окончен. Рапорт и дело ко мне на стол завтра, не позднее тринадцати ноль-ноль! Не слышу?
— Есть рапорт и дело к тринадцати ноль-ноль.
— Вот так-то лучше. И прекращай свою анархию на местах. Мы и так все тут на волоске новой реорганизации висим. Того и гляди оборвемся. Так что ты не раскачивайся. Не нагружай веревку. За которую все мы держимся. Расслабься. И лучше об очередном звании думай, выслуге, пенсии и выходном пособии. А не о мифических, за которые с тебя никто не спросит, делах. О будущем думай. И о близких, которым кушать надо. Каждый день. Думай!..
«Вертушка»
Какая же это, интересно знать, сволочь пытается ухватить его за кадык? Своя или посторонняя? Кто генералу информацию в клюве принес? Кто сигнал дал?
Кто-нибудь из обиженных своих, которым больше прочих надо, рапорт накропал? А генерал, болеющий за теплое кресло под своей задницей, перестраховался и прижал его к ногтю.
Или из верхнего эшелона МВД надавили? Или не из МВД, а откуда-нибудь еще?
Кому выгодно его из дела убрать? Откуда ветер дует?
И что теперь делать, чтобы волков накормить и овец уберечь? Что?..
— К вам майор Проскурин. Пропустить?
— Давай.
— Товарищ генерал...
— Здравствуй, майор. У тебя новости?
— Новости.
— Надеюсь, хорошие? А то у меня на плохие сегодня лимит исчерпан.
— Хорошие или плохие, сказать трудно. Но небезынтересные.
— Излагай.
— Три дня назад мы приступили к отработке версий убийства приятеля гражданина Иванова. Ну того, которому прежде, чем убить, зубы спиливали. Изучение представленных следствием документов и обстоятельств дела подтвердило ранее полученную информацию о присутствии гражданина Иванова на месте преступления. О чем свидетельствовали оставленные им следы и свидетельские показания.
— Какие следы? И какие показания?
— Следы отпечатков обуви в квартире и отпечатков пальцев на мебели и ручке того самого напильника. А показания — соседки с верхнего этажа, которая видела его выходящим из квартиры с пистолетом в руке. Она утверждает, что он хотел ее застрелить. Кроме того, внизу он встретил еще двух не установленных следствием свидетелей, в сторону которых произвел выстрел из пистолета.
При этом экспертиза пули подтвердила, что из этого пистолета были убиты два потерпевших в квартире на Агрономической.
— Это что, в общей сложности пять, что ли?
— Шесть. Потому что следствие считает, что друга тоже Иванов убил. Показания, отпечатки пальцев, в том числе на ручке напильника, и все такое прочее... Неопровержимые для суда доказательства.
— Он прямо маньяк какой-то. Ни дня без трупа! Может, мы его прохлопали? Может, он действительно того... Пятерых там. Плюс приятеля.
— К чему ему было убивать приятеля, давшего ему приют? А если он убил, зачем было демаскировать себя беготней с пистолетом по подъезду? Соседку пугать? Стрелять? Не проще ли было уйти тихо?
— Тоже верно. На действия уравновешенного, уверенного в себе преступника его поведение не похоже. Никак не похоже. Беготня, стрельба, соседка...
— В то время как за полчаса до того в квартире, если верить следствию, он же демонстрировал чудеса хладнокровия и выдержки. Пилил зубы, вбивал гвозди в пальцы, пытал, нимало не беспокоясь о том, что соседи, привлеченные подозрительным шумом, могут вызвать милицию.
— Действительно странно.
— И нелогично. В одном случае хладнокровный, со стальными нервами убийца. В другом — истерик и подъездный хулиган. С разницей в поведении в полчаса.