Киллер из шкафа
Шрифт:
Наконец машина остановилась.
— Выходи, — скомандовал голос, — и этого выноси.
Вынесли. Понесли. Бросили. И куда-то ушли.
Надолго ушли.
Иван Иванович лежал и ждал своей участи. И даже не боялся. Потому что бояться бесконечно невозможно. По-настоящему страшна приближающаяся угроза. Которая вот сейчас, через мгновение, из-за следующего или из-за того, который за ним, поворота... А когда угроза определилась, обреченный даже испытывает некоторое облегчение. Потому что от его действий уже ничего не зависит.
Таким, от которого ничего не
Он лежал, нюхал щекочущую носоглотку пыль паласа, слышал приглушенные многочисленными слоями ткани что-то увлеченно обсуждающие голоса и ждал смерти.
Братва, раскупоривая заранее припасенные бутылки и вскрывая ножами консервы, «сервировала» столы, стулья и подоконники коттеджа и собственные колени, чтобы отпраздновать долгожданную победу.
На завернутого в палас побежденного никто никакого внимания не обращал. Решать его судьбу было делом «бугров». Они, «шестерки», свое уже сделали. И что очень радовало и заставляло спешить с «банкетом» — сделали без ожидаемых многочисленных жертв с их стороны.
— Ну ты чего там тянешь...
— Давай режь быстрее...
— Ну стынет же водка-то...
Ближайшие до приезда «бугров» часы обещали братве одни только положительные эмоции. Братва гуляла.
А кто-то, как это всегда бывает, в это время работал.
«Кто-то» лежал брюхом на холодной земле, припорошенный сверху прошлогодней листвой, лежал в низинах, заполненных сточной водой, висел на деревьях, примостившись на каком-нибудь чрезвычайно неудобном суку, сидел скорчившись в мелкой случайной ямке... и, не отрываясь, до рези в глазах, смотрел в окуляры биноклей. На тот самый коттедж смотрел...
— Объект доставлен на место, — доложили генералу Трофимову.
— Где это место?
— Семнадцать километров по Северному шоссе. Поворот направо, и еще семь километров в сторону, Там коттеджи. Целый городок.
— Адрес?
— Адрес уточняется.
— Вы установили наблюдение?
— Так точно. Четыре наблюдательных поста на подходах к коттеджу. По одному на прилегающих дорогах. Две машины в резерве на случай сопровождения. Плюс мобильный резерв.
— Добро. Подгони туда еще людей. Возьми этот коттедж в кольцо и ни одного человечка не упусти. Ни который туда, ни который оттуда. Выясни личность каждого. И сопроводи каждого. Задача ясна?
— Так точно.
— И вот что еще. Получи приборы слухового и визуального слежения и постарайся узнать, что происходит внутри. Послушай их, может, они болтуны. Если не профессионалы, а, как ты утверждаешь, уголовники...
Глава шестидесятая
Папа в это время тоже сидел за столом. Только в отличие от подоконников, стульев и коленок братвы его стол был уставлен не заляпанными жирными руками гранеными стаканами с разлитой сомнительного свойства водкой, не кусками «черняшки» и наспех и неровно вскрытыми банками кильки, его стол был сервирован в лучших традициях русского застольного этикета. То есть с обязательными черной и красной икрой, осетрами, семгой, водкой, квасом и
Денег Папе было не жалко. Тем более таких, по его меркам, совершенных копеек. Унизителен был сам факт оплаты. Ибо в таких случаях платит проситель. Тот, кому что-то надо. В этот раз платил он, Папа.
И еще одно различие заключалось в том, что стол Папы стоял в отдельном, с отдельным входом кабинете. В который его провели сразу после того, как он зашел в ресторан. И в том, что в этот кабинет ему не разрешили привести своих телохранителей, заранее и очень вежливо попросив оставить их на улице в машине.
— Ну, значит, блин, за дружбу между народами, — сказал тост Шустрый, Папин помощник, всячески пытающийся сгладить застольную неловкость. И разлил водку.
— Между народами — это да. Это хорошо! — сказал гость и пригубил водку.
— Не базлай! — сказал Папа. Придерживаться общепринятого застольного этикета он не собирался. И изображать взаимное, от общения, удовольствие — тоже. Не было повода.
— Тут фирмачи базарят, что ты ксиву можешь справить? — напрямик спросил он.
— Папа спрашивает, не слабо ли тебе нарисовать ему визу? — перевел вопрос пахана, его помощник. Разговор через «переводчика» дистанцировал Папу от его вынужденного собеседника. И хоть в какой-то мере позволял ему оберечь свой авторитет.
— Нарисовать но. Это есть большое преступление. Сделать могу, — ответил работник консульства, намазывая на хлеб черную икру. Слоем толще, чем хлеб.
— Сколько бабок башлять за ксиву?
— Папа спрашивает, сколько будет стоить виза...
— Я понял. Бабка, понял. Бабка я уже знаю. Бабка — это по-нашему мани. Бабка — маня.
— Сколько? — повторил Папа.
— Но. Деньги нет. Деньги не надо. Надо дружба. Папа и его подручный переглянулись. Когда дело заходит не о «бабках», а о дружбе, значит, готовь очень большие бабки. Но не в виде купюр, а в виде дополнительных условий, просьб и услуг.
— Пусть базарит по делу, — сказал Папа.
— Что вы хотите получить за визы? — спросил, подручный толмач.
— Дружба, дружба, — повторил работник консульства и широко улыбнулся.
— Между народами? — щелкнул Шустрый по бутылке.
— Но. Между нами и вами.
— Дружба дорогого стоит, — тихо сказал Папа.
— Дружба стоит виза, — так же тихо ответил представитель иностранной державы. На этот раз без улыбки.
— Пусть базарит за дружбу, — согласился Папа, открывая торговлю.
— Папа хочет знать...
Но торговли не получилось. Собеседник не стал слушать переводчика. Он повернулся к Папе и сказал:
— Пусть ваш друг уходит туда.
— Почему?
— Это есть, как бы сказать, конфиденциальный разговор. Который только между вы и я. Глаз в глаз. Третий но. Третий, как это вы говорите, лишку.
Папа насторожился.
— У меня нет от него секретов.
— Но, но. Пусть идет. Иначе разговор не будет дальше.
— Но я... — попытался что-то сказать переводчик.