Киллер из шкафа
Шрифт:
— Ладно, чего там, он такой же, как мы. Ему сказали — он делает. А если не сделает, его Папа на перо поставит. И нас тоже поставит...
Братва встала, пусть не строем, но встала.
— Давай, базарь за фраера.
— Папа сказал за фраера, чтобы берегли его пуще жизни. Если что, за него он положит всех вас. Это не я сказал, это он сказал.
Братва хмурилась, играла желваками, но вслух приказ Папы не комментировала. Дорого может обойтись сказанное против Папы слово.
— Все убрать, поставить
— Давай шевелись, убирай бардак! — продублировали команду бригадиры, подгоняя рядовых «быков».
Братва начала нехотя собирать пустые бутылки и банки.
— А где этот, которого вы?..
— Вон он лежит, — показал один из братанов на валяющийся на полу палас.
— Вы что, все это время?..
— Мы тут как-то забыли... Да ладно ты, ничего ему не сделается.
— Развяжите его, — распорядился подручный Папы.
Палас раскатали и вытащили на свет Божий похищенного из гостиницы гражданина Иванова Ивана Ивановича. Который после многочасового пребывания в синтетическом ковровом изделии был готов уже ко всему. И в первую очередь к смерти.
Несмотря на легкий успех и на то, что все были пьяны, пленника все продолжали сильно уважать, что выражалось в том, что в каждую его руку вцепилось сразу по нескольку чужих рук.
Шустрый вытащил из принесенной им с собой сумки пакет.
— Это твое? — спросил он.
— Мое, — ответил Иванов.
— И это? — перевернул и вытряхнул содержимое пакета на стол Шустрый. — И пистолеты, и баксы, и эти, как их, дискеты?
— Мое.
Братва при виде толстых зеленых пачек присвистнула.
— Откуда у тебя все это? Иванов неопределенно пожал плечами. Он не производил впечатление супермена, который может одновременно с двух рук в четыре головы. Он вообще никакого впечатления не производил. Он был такой же невыразительный, как палас, из которого его извлекли.
Шустрый внимательно посмотрел на него и, не удержавшись, спросил:
— Это ты был там, на Агрономической?
— Я, — признался Иван Иванович.
— А из этих шпалеров ты стрелял? — показал Шустрый на пистолеты.
— Стрелял, — признался Иван Иванович.
— И наших братанов положил...
— Нет, я ни в кого не попал! — встрепенулся Иванов.
Ну а кто бы сказал, что попал? И что убил? Задавать другие вопросы помощник Папы был не уполномочен. Все остальные вопросы должен был задавать сам Папа.
Шустрый набрал его телефон.
— Папа, он здесь. Он в полном порядке. Как братва? — Шустрый тяжелым взглядом огляделся по сторонам. Отчего все замерли, выпрямились и Даже как-то подтянулись. — Тоже в порядке. Что с ним делать?
— Закрыть где-нибудь и поставить усиленную охрану! — распорядился Папа. — Я с ним сам лично поговорю. Позже.
— Сделаем, Папа!
— Как он себя ведет?
— Никак не ведет. Стоит и глазами хлопает. И вообще какой-то он не такой. На вид — полный чухан. Не скажешь даже, что это он наших...
— А ты кого ожидал увидеть?
— Ну, такого...
— "Такие" на парадах ходят. А остальные ничем не отличаются от нас с тобой. Или ты думал, у профессионалов особое клеймо на лбу проставлено?
— Ну не клеймо, конечно.
— Короче, как бы он ни выглядел и что бы ни делал, скажи, пусть с него глаз не спускают!
— А я? Что мне делать?
— Тебе — возвращаться. Впрочем, нет, погоди. Что он там, говоришь, делает?
— Ничего не делает. Стоит.
— А ты где стоишь?
— Рядом.
— Тогда выйди в другую комнату.
— Зачем?
— Тебе сказали — делай. Ну?
— Вышел, Папа.
— Тогда вот что, ты не спеши уезжать. Ты, прежде чем уезжать, пугни его маленько. Ты ведь, кажется, просил его у меня?
— Просил, Папа! Он же наших братанов...
— Ну так я тебе разрешаю. Возьми его! Он твой! Спроси, откуда он взял те дискеты, доллары и оружие. Только так спроси, чтобы не до смерти. Чтобы он после говорить мог; И чтобы все кости целы.
— А как же ты...
— Я потом приеду. На разборки. И за то, что вы с ним сделали, всех на его глазах урою.
— Зачем?
— Затем, чтобы он меня любил, а всех остальных боялся. Слыхал байки про доброго и злого следователей?
— Не слыхал, видел! Когда еще по первой ходке шел.
— Так вот я добрый. А ты злой. Пока я тебе это разрешаю.
— А если я вдруг лишку?
— А если лишку, то за эту лишку я спрошу с тебя. Втрое спрошу! Понял?!
— Понял, Папа. Сделаю все как надо, Папа... Шустрый положил трубку на рычаги, злобно ощерился, вернулся в комнату, шагнул к пленнику и, не говоря ни слова и никак не предупреждая свои действия, ударил Ивана Ивановича кулаком в правую скулу. Тот пошатнулся, но не упал, удерживаемый десятком вцепившихся в него рук.
— Ты что?! — возмутилась братва. — Нам велел его пальцем не трогать, а сам...
— Он наших братанов! Там! И там! — сказал подручный Папы и с силой пнул врага в живот.
Иван Иванович от боли согнулся в поясе. И ткнулся лбом в пол. Его уже никто не держал.
— Вы чего его отпустили? — заорал Шустрый.
— — Так он же того. Он уже готовый.
— Все равно держите! Может, он только притворяется, что того.
Ивана Ивановича подхватили под локти и поставили на ноги.
Он открыл глаза, увидел перед своим лицом свирепую, злорадно оскаленную физиономию, увидел занесенный для удара кулак и понял, что был прав, что его начали убивать.