Ким Цын Сон. Пылающие листья, Сон Ким Цын

Ким Цын Сон. Пылающие листья

6.25 + -

рейтинг книги

Шрифт:

О КИМ ЦЫН СОНЕ

Он был крупный, круглый, как сивуч; казалось, его широкое круглое лицо, как у настоящего сивуча, пересекают боевые шрамы. Но, разумеется, никаких шрамов, только глубокие морщины. В Южно-Сахалинске он жил на улице космонавта Поповича. Когда я появлялся в доме, Ким Цын Сон встречал меня словами: «Хозяин пришел».

А мне просто нравились стихи Ким Цын Сона.

Мы с Володей Горбенко пытались сохранить их скрытую интонацию. В самом начертании корейских иероглифов – особый смысл, а Ким Цын Сон и в корейской поэзии стоит особо. Жизнь к таким жестко относится.

В быту его называли Владимиром Сергеевичем.

Родился он 11 сентября 1918 года во Владивостоке.

Маленький краб, выбиваясь из сил, тщетно старается к морю пробраться…

Он угадал будущее. Горькая участь: зеленой волной выброшен в камни, опутан травой, брошен

в песках – задыхаться.

С четырех лет Ким Цын Сон рос без отца, с десяти – без матери.

Я узнал об этом уже после его смерти – от Зои Иннокентьевны, его вдовы. Вырастила будущего поэта родная тетка. С четырнадцати лет он вынужден был зарабатывать на жизнь, в 1937 году разделил участь всех дальневосточных советских корейцев. Сейчас мало кто помнит постановление СНК СССР, ЦК ВКП (б) от 21.08.37 за № 1428-326 «О выселении корейского населения пограничных районов Дальневосточного края в Среднюю Азию». Но те, кого это постановление коснулось, никогда о нем не забывали.

Закончив иностранное отделение (английский язык) Кзыл-Ординского пединститута, с 1946 года Ким Цын Сон жил в Ташкенте, преподавал в средней школе корейский язык, и там же, в Ташкенте, издал первые книги; там же был принят в Союз писателей СССР.

В некотором смысле это было чудом: ведь до 1953 года дальневосточные корейцы находилось на положении спецпереселенцев. Им было запрещено перемещаться по стране, у них не было советских паспортов, у них не было практически никаких политических и гражданских прав.

Но времена менялись. В 1955 году Ким Цын Сону разрешили вернуться на Дальний Восток. Он выбрал Южно-Сахалинск. Как тогда я взволнован, о море! Тридцать лет для тебя, что за срок? Только вот… Кожу сморщило время, валуны превратило в песок.

В Южно-Сахалинске Ким Цын Сон работал заместителем главного редактора корейской газеты «По ленинскому пути». В 1968 году в Южно-Сахалинске по приказу первого секретаря Сахалинского обкома партии П.А. Леонова в приказном порядке была закрыта единственная на весь остров корейская школа. На закрытом партийном собрании Ким Цын Сон заметил: «Если закрыли единственную корейскую школу, то кто в будущем будет читать нашу единственную корейскую газету?» Секретарю обкома слова Ким Цын Сона не понравились, а тут еще по случаю празднования 20-летия со дня образования КНДР в той самой единственной корейской газете появилась статья, в основу которой легли материалы одного из корреспондентов ТАСС. Немедленно было отдано распоряжение отыскать в статье, ответственность за которую нес Ким Цын Сон, какой-нибудь политический криминал, и, конечно, такой криминал был найден. Ким Цын Сона был изгнан из редакции.

Чтобы кормить семью, поэт устроился завхозом в столовую.

Тогда это не было исключением. Тогда это было бытом. Все продолжали жить, делая вид, что ничего особенного не произошло. Только мы с В. Горбенко продолжали переводить стихи Ким Цын Сона, изредка печатая их в журналах «Дальний восток» (Хабаровск), «Байкал» (Улан-Удэ), «Сибирские огни» (Новосибирск) – подальше от Сахалина. Однажды стихи Ким Цын Сона напечатал даже софроновский «Огонек». А сам Ким Цын Сон продолжал работать завхозом. Время от времени мы встречались в его небогатом, но радушном доме.

«Хозяин пришел!»

Таинственная корейская кухня. Таинственные настойки. И всегда стихи.

Но читая свои печальные строфы, Ким Цын Сон только делал вид, что у него есть будущее.

Он так и умер завхозом столовой.

Но поэт может умереть завхозом провинциальной столовой, в памяти он останется все равно поэтом.

ВОСПОМИНАНИЯ О КОРЕЙСКОМ ПОЭТЕ

КИМ ЦЫН СОНЕ

Прежде всего вспоминаю лоб:выпуклый, желтый, блестя пластмассой,он возвышался как злой сугробнад потемневшей от времени массойщек, подбородка. Сплетенье жил,съеденных нервами в сумрачных драках.Он по-корейски кричал и выл,он по-корейски молил и плакал.«Переводи, – умолял, – вводислово за словом в тот мир, что спаянсловом и делом. Переводи!Делай, что хочешь. Ведь ты – хозяин».Падая лбом на край стола,будто предчувствуя холод разлуки,он на мгновение умолкал,веки сжимал, опускал руки.«Переводи! – умолял. – Вводив лес, где ручей никогда не смолкает,в ночь, где смятением махнут дожди,в дождь,

где снега, как смятение, тают.Переводи! Над сиянием словдух затаив, будто дышишь на свечи!»И он умолял говорить про любовь,и холод сводил его круглые плечи.И через безденежье, через бортадней, что иллюзий давно не питают:«Розе, – шептал он – благоухатьзлые шипы никогда не мешают».

ПЫЛАЮЩИЕ ЛИСТЬЯ

* * *

В темноте ничего не найдешь,в тишине ничего не услышишь.Только ночью с глазами закрытымиможно видеть все то, что невидимо,можно слышать все то, что неслышимо —ощутитьприближеньестихов.

* * *

Черемуха осыплет белый цветНа тропы, приводящие к разлуке.О, не смотри, что волосами сед,весною и цветами пахнут руки.

* * *

И опять весна наступает,сходит снег, как моя тоска,солнце жжет…Быть может, растаетбелизнамоеговиска?

* * *

Хотя весна —не вижу ласточек,не слышу соловья,и берег пуст, лишь чайки мечутся, играют,танцуют над водой, ведь море – их земля,они его таким и принимают.

* * *

Я стою в полосе прибоядо колен закатав штаны.Между мною и Солнцем дорогапролегла лучом золотым.Я колеблюсь,легка тревога:ах, успею ли я схватитьуходящее в море Солнце?А водатак щекочет ноги!

* * *

Минувшей ночью набросал морозна стекла стебли белоснежных роз.Но слаб цветок, не знающий земли —все утро слезыпо стеклутекли.

* * *

На иву, как на юность, я гляжу.Не умолкай, невидимая птица! —на детскую свирель похож твой плач.

1 2 3