Ким (др. изд.)

Киплинг Редьярд Джозеф

Теперь на уме у него было одно — получить дальнейшие сведения о Красном Быке. Ему казалось — а невежество Кима было так же своеобразно и неожиданно, как и его обширный опыт, — что эти люди, эти девятьсот настоящих дьяволов из отцовского пророчества, возможно, они будут молиться своему Быку после наступления темноты, как молятся индусы священной корове. Такое моление, конечно, вполне законно и логично, а, следовательно, падре с золотым крестом — самый подходящий человек для консультации по этому вопросу. С другой стороны, вспоминая о постнолицых пасторах, которых он избегал в Лахоре, Ким опасался, как бы и этот священник не стал приставать к нему с расспросами и заставлять его учиться.

Но разве в Амбале не было доказано, что знак его в высших небесах предвещает войну и вооруженных людей? Разве не был он Другом Звезд точно так же, как и Другом Всего Мира? Разве не был он до самых зубов набит страшными тайнами? Наконец, точнее прежде всего, ибо именно в этом направлении быстро текли мысли — это приключение было чудесной забавой, восхитительным продолжением былых его скачек по крышам домов, а также исполнением возвышенного пророчества. Он полз на животе ко входу в офицерскую палатку, положив руку на амулет, висевший у него на шее.

Предположения его оправдались. Сахибы молились своему богу: на середине стола стояло единственное украшение, которое брали в поход, — золотой бык, отлитый из вещей, находившихся некогда в Пекинском Летнем дворце и похищенных оттуда, — бык из червонного золота с опущенной головой, топчущий зеленое поле, по-ирландски зеленого оттенка. Сахибы поднимали стаканы, обращаясь в его сторону, и громко, беспорядочно кричали.

Надо сказать, что достопочтенный Артур Бенет имел обыкновение покидать офицерское собрание после этого тоста. Он порядочно устал после похода, и потому движения его были более резкими, чем обычно. Ким, слегка подняв голову, все еще не сводил глаз со своего тотема, стоящего на столе, как вдруг капеллан наступил ему на правую лопатку. Ким, выскользнув из-под кожаного сапога, покатился в сторону, отчего капеллан грохнулся на землю, но, будучи человеком решительным, схватил мальчика за горло, так что чуть не задушил его. Тогда Ким в отчаянии ударил его в живот. Мистер Бенет охнул и скорчился, но, не выпуская своей жертвы, молча потащил Кима в свою палатку. Меверикцы славились как заядлые шутники, и англичанин решил, что лучше помолчать, пока дело полностью не разъяснится.

— Как, да это мальчик! — проговорил он, поставив пленника под фонарь, висевший на шесте палатки, и, сурово встряхнув Кима, крикнул:

— Ты что тут делал? Ты вор. Чор? Малум? — он очень плохо знал хиндустани, а взъерошенный и негодующий Ким решил не отрицать возведенного на него обвинения. Отдышавшись, он принялся сочинять вполне правдоподобную историю о своих родственных отношениях с одним из поварят офицерского собрания и в то же время не спускал острых глаз с левого бока капеллана. Случай представился. Ким нырнул к выходу, но длинная рука рванулась вперед и вцепилась ему в шею, захватив шнурок от амулета и сжав ладонью самый амулет.

— Отдайте мне его! О, отдайте! Он не потерялся? Отдайте мне бумаги, — эти слова были сказаны по-английски, с жестким, режущим ухо акцентом, свойственным людям, получившим туземное воспитание, и капеллан подскочил от удивления.

— Ладанка, — сказал он, разжимая руку. — Нет, какой-то языческий талисман. Почему... почему ты говоришь по-английски? Когда мальчики воруют — их бьют. Ты знаешь это?

— Я не... я не воровал. — Ким в отчаянии приплясывал, как фокстерьер под поднятой палкой. — О, отдайте его мне! Это мой талисман! Не крадите его у меня!

Капеллан, не обращая на него внимания, подошел к выходу из палатки и громко крикнул. На крик появился довольно толстый, гладко выбритый человек.

— Мне нужно с вами посоветоваться, отец Виктор, — сказал Бенет. — Я нашел этого мальчика снаружи, за палаткой офицерского собрания. Я, конечно, отпустил бы его,

предварительно наказав, и я уверен, что он вор. Но он, кажется, говорит по-английски и как будто дорожит талисманом, который висит у него на шее. Я подумал, не поможете ли вы мне. — Бенет считал, что между ним и католическим священником — капелланом ирландской части полка — лежит непроходимая пропасть, но достойно внимания, что всякий раз, как англиканской церкви предстояло решать задачу, имеющую отношение к человеку, она охотно звала на помощь римско-католическую. Степень отвращения, которое Бенет по долгу службы питал к римско-католической церкви и ее деятельности, могла сравниться только со степенью его личного уважения к отцу Виктору.

— Вор, говорящий по-английски? Посмотрим-ка его талисман. Нет, Бенет, это не ладанка, — он вытянул руку вперед.

— Но имеем ли мы право открыть это? Хорошая взбучка...

— Я не крал, — протестовал Ким. — Вы сами всего меня исколотили. Отдайте же мне мой талисман и я уйду.

— Не торопись; сначала посмотрим, — сказал отец Виктор, не спеша развертывая пергамент с надписью ne varietur, свидетельство об увольнении бедного Кимбола О'Хары и метрику Кима. На этой последней О'Хара множество раз нацарапал слова «Позаботьтесь о мальчике. Пожалуйста, позаботьтесь о мальчике!» и подписал полностью свое имя и свой полковой номер в смутной уверенности, что этим он сделает чудеса для своего сына.

— Да сгинут силы тьмы! — произнес отец Виктор, отдавая все бумаги мистеру Бенету. — Ты знаешь, что это за бумаги?

— Да, — сказал Ким, — они мои, и я хочу уйти.

— Я не совсем понимаю, — проговорил мистер Бенет. — Он, наверное, принес их с какой-нибудь целью. Возможно, что это просто уловка нищего.

— Но я никогда не видел нищего, который так спешил бы уйти от своих благодетелей. Тут кроется какая-то забавная тайна. Вы верите в провидение, Бенет?

— Надеюсь.

— Ну, а я верю в чудеса, и в общем это одно и то же. Силы тьмы! Кимбол О'Хара! И его сын! Однако этот мальчик туземец, а я сам венчал Кимбола с Эни Шот. Как давно ты получил эти бумаги, мальчик?

— Когда я был еще совсем малышом.

Отец Виктор быстро шагнул вперед и распахнул одежду на груди Кима.

— Видите, Бенет, он не очень черный. Как тебя зовут?

— Ким.

— Или Кимбол?

— Может быть. Вы отпустите меня?

— А еще как?

— Еще меня зовут Ким Ралани-ка. То есть Ким из Ралани.

— Что такое «Ралани»?

— Иралани — это был полк... полк моего отца.

— Ах, понимаю, ирландский.

— Да. Так мне говорил отец. Мой отец, он прожил.

— Где проживал?

— Прожил. То есть умер, конечно, сдох.

— Какое грубое выражение!

Бенет перебил его:

— Возможно, что я был несправедлив к мальчику. Он, конечно, белый, но, видимо, совсем беспризорный. Должно быть, я ушиб его. Думаю, какой-нибудь крепкий напиток...

— Так дайте ему стакан хереса и уложите его на походную кровать.

— Ну, Ким, — продолжал отец Виктор, — никто не собирается тебя обижать. Выпей это и расскажи нам о себе. Но только правду, если ничего не имеешь против.

Ким слегка кашлянул, отставляя пустой стакан, и начал обдумывать положение. Осторожность и фантазия — вот что казалось ему необходимым в данном случае. Мальчиков, слоняющихся по лагерям, обычно выгоняют, предварительно отхлестав. Но его не высекли. Очевидно, амулет сыграл свою роль; вот и выходило, что амбалский гороскоп и немногие запомнившиеся ему слова из отцовских бессвязных речей самым чудесным образом совпадали между собой. Иначе это не произвело бы столь сильного впечатления на толстого падре и худой не дал бы Киму стакан горячего желтого вина.