Ким Филби
Шрифт:
Прошло немного времени, и коллега из «Таймс» сообщил, что Киму звонили из военного министерства от капитана Шеридана. Ким подумал, что грядет призыв в армию — он уже получал повестку, успел пройти медосмотр. Но Англия умела распоряжаться лучшими молодыми умами из истеблишмента и использовать их более эффективно, чем простое пушечное мясо.
Капитан Шеридан действовал по поручению Марджори Мэкси, возглавлявшей политическую линию секции «Д» Сикрет интеллидженс сервис (СИС) — разведывательной службы Великобритании. Разговор, или собеседование, сосредоточился на возможностях Филби организовать контрпропагандистские акции против наци. Ким был хорошо подготовлен к этому — хотя бы опытом своей работы в «Таймс». К тому же Мэкси навела справки у своих сотрудников, учившихся вместе с Филби в Кембридже. Не надо, видимо, объяснять, какую характеристику дал другу и соратнику Гай Бёрджесс…
Но
Мы говорили об удаче, которая обязательно должна быть на стороне разведчика. И Филби повезло. Его не стали проверять по всем направлениям — уж слишком суровое наступило время. Ограничились, видно по всему, официальной, рутинной проверкой. Да и антифашистские взгляды в 1940 году кому-либо в укор было не поставить. Так что Филби буквально проскользнул в узкую щель.
Организуемая в СИС разведывательно-диверсионная школа должна была готовить агентов-диверсантов, которые также должны были вести пропаганду против рейха на территории оккупированных немцами государств.
Рассекречено: разведка по Филби
Эта глава написана самим Кимом Филби — она закончена в сентябре 1964 года в Москве, после бегства из Бейрута. Вряд ли эти записки, публикуемые впервые, предназначались для печати: скорее, это нечто типа дневника, написанного по горячим следам, — впечатления Филби о его деятельности в Сикрет интеллидженс сервис.
Текст рассекречен Службой внешней разведки России осенью 2011 года — специально для книги «Ким Филби» в серии «Жизнь замечательных людей».
Привожу записки без всяких поправок.
Совершенно секретно
Экз. № 2
Перевод с английского
Летом 1940 года, вскоре после падения Франции, разведка из романтических грез стала сферой моей деятельности. Романтика работы в разведке была создана судорожным чтением с детства детективных рассказов. Некоторые писатели пытались давать изложение фактов из своей собственной деятельности. Одним из таковых был Джордж ХИЛЛ, который написал книгу «Gospy the Land» [5] , где с разоружающей откровенностью описана его подпольная деятельность в России. За это он получил довольно забавное прозвище — «Евнух Стамбула», которое дал ему Деннис УИТЛИ. Впоследствии ХИЛЛ стал моим коллегой и другом. Другие писатели, как, например, Бучан (BUCHAN) и Валентайн Уильямс, печатали чистейшую фантазию. Но принципы обеих школ писателей были основаны на том, что шпионы, работающие на Англию, — прекрасные парни, окончившие частные школы, а возможно, и военную школу в Сандхерсте [6] , в то время как наши противники — негодяи и мерзавцы. Так, БУЧАН заставил страдать очаровательную баронессу фон Линем, сравнив ее с отвратительным БЛЕНКИРОНОМ — американцем, страдающим расстройством желудка. И только совсем недавно Ян ФЛЕМИНГ набрался смелости отказаться от этого правила и создал своего героя — Джеймса БОНДА, которого изобразил еще более отталкивающим, чем чудовище, которое должно было быть уничтожено. Говорят, что таким трюком Ян ФЛЕМИНГ, в отличие от других писателей, заработал кучу денег.
5
«Иди шпионить в страну» — книга была запрещена в Великобритании по требованию руководства СИС.
6
Sandhurst — Британская королевская военная академия.
Мои первые несколько месяцев работы в СИС не принесли мне ничего нового. Мне сказали, что я прикреплен к секции «Д» (подрывная работа), и конверт с десятью необлагаемыми налогом пятифунтовыми банкнотами ежемесячно попадал ко мне. Но я почти не понимал, в чем заключались мои обязанности, был почти уверен, что большинство моих коллег были в таком же положении. В отделе ходили таинственные разговоры о «железных воротах» на Дунае, как будто это были запертые ворота на канале Риджент, и о диверсии на бакинских нефтепромыслах с целью лишить Германию нефти и заставить ее сдаться. Так как я видел бакинские нефтепромыслы, то я мог лишь отдать должное воображаемым героическим подвигам тех, кто вынашивал планы «их взрыва».
Наслушавшись таких разговоров, я перебрался в только что образованную учебную секцию (трудно представить, но это факт, что сотрудники английской разведки и их агенты не проходили никакой подготовки до 2 мировой войны) и вскоре оказался прикрепленным к странной экспериментальной учебной станции около Хертфорда.
На этой станции собралась горсточка инструкторов, одним из которых был Джордж ХИЛЛ, и, возможно, десятка три студентов: бельгийцев, норвежцев, испанцев и одного австрийского неомарксиста, который раз в неделю отказывался от выполнения своих обязанностей в знак протеста против милитаристского характера лагеря. Здесь, так же как и в Лондоне, мои обязанности были очень неясными, неясными до того, что один испанец после долгого раздумья решил, что я являюсь политическим комиссаром школы. Это был деморализующий период, и только позднее я узнал, что наш регресс или застой был вызван капитальной реорганизацией службы, к которой я принадлежал, СИС — традиционная шпионская служба — освобождалась от своей смущающей подрывной секции, которая с тех пор стала называться Секцией специальных операций 2 (SO-2) (саботаж) в противовес Секции специальных операций 1 (SO-1) (черная пропаганда). Отделение SO-1 и SO-2 позднее закончилось тем, что первая превратилась в исполком политической войны (P.W.E.), а вторая — в исполком специальных операций (S.O.E.).
Нет необходимости говорить, что этому разделению предшествовала безжалостная чистка отдела «Д», которой подверглись сам начальник отдела, вездесущий королевский инженер, и (случайно) Гай БЁРДЖЕСС. Люди, которые подверглись чистке, вскоре нашли название новой организации, из которой их выжили — «Отбросы и помои». Чистка меня не затронула из-за моей незначительности, и безо всяких формальных уведомлений я был переведен в СОЕ. Мой конверт с 50 необлагаемыми налогом фунтами продолжал поступать ко мне. Единственная неприятность, которая случилась со мной в этот период, была потеря револьвера, который был выдан мне по какой-то необъяснимой причине. Его украли из кармана на дверце служебного автомобиля, которым я пользовался в личных целях в Сохо. С чувством вины (я думал, что правила в этих делах очень строгие) я доложил о потере офицеру, который выдавал оружие. Он спросил, расписывался ли я за пистолет, и я, боясь, что мой ответ еще больше усугубит мою вину, ответил, что нет. Его ответ был краток: «О.К., забудь об этом, понял?» — и он занялся более важным делом.
Новый начальник SO-2 оказался предприимчивым человеком в «мебельном деле» и поэтому не удивительно, что вскоре мы переехали в новые здания (меньше 100 миль от жилища Шерлока Холмса) и начали заполнять бумагами огромное количество столов и шкафов. С новым начальником пришел поток банкиров и владельцев нефтяных акций, горящих желанием показать солдатам, как надо служить в интересах бизнеса. Нет нужды говорить, что все они один за другим откатились в сторону. Установившийся взгляд на то, что все армейские офицеры, за незначительными исключениями, недостаточно умны, нуждается в коренном пересмотре. Когда дело доходит до интриг или личного продвижения по службе, они могут дать очко вперед городским умам.
Мои надежды на то, что после реорганизации я останусь в Лондоне, не оправдались. Я все еще был инструктором и из-за этого мне пришлось переехать на еще более отдаленную станцию в Болью (Beaulieu). Оказалось, что положение в этой школе в корне отличалось от положения в Хертфорде. Начальник нашего лагеря был молодым способным офицером, и его помощники, с единственным ужасным исключением в лице офицера безопасности, были молодыми и энтузиастами своего дела. Их единственным недостатком было отсутствие личного опыта в деятельности, которой должны были заняться их студенты.
Частично этот недостаток восполнялся усердной и большой мыслительной работой, и вскоре школа и ее выпускники внесли серьезный вклад в создание и укрепление сил, которые впоследствии стали известны как силы европейского сопротивления. Это, однако, было уже после меня.
В Болью, впервые с момента поступления на службу, мне был выделен определенный участок работы. Я был назначен инструктором по вопросам политической диверсии и подпольной пропаганды — вопросам, в которых я был более компетентен, чем думало мое начальство. Но вскоре стало очевидным, что хотя я обладал достаточными знаниями по этим предметам, я был безнадежно неспособен как инструктор. Одно дело написать всё на бумаге, другое — передать это «зеленым» студентам. К тому же были и более серьезные недостатки в моем положении. Я был далеко от Лондона, и визиты туда, необходимые по службе, были редкими. Более того, обучение представляло слишком уж узкую сферу для активной работы, и мне хотелось попасть в Центр.