Киммерийский аркан
Шрифт:
"Ну ничего, посмотрим, как вы запоете, когда за Нохаем встанут как один его родичи из племени джаджира, те, что кочуют совсем неподалеку от Па-Те-Ни." - свирепо подумал хан.
"Да, многие не переживут путь на Восток, но быть может Небо заберет кого-то из старых дураков, а оставшиеся утратят всю свою спесь. В действительности я и раньше был не совсем хан, потому что на войну ходил по приказу Карраса, и дань платил Каррасу, и сыновей своих отдал в войско Карраса. На востоке не будет этого. Туда не дотянутся руки Карраса".
Так
– Идем на Восток, да поможет нам Небо.
Сказав это, он как будто снова стал властелином племени. Первое что сделал - отослал сына к кагану. Что с ним сделает Каррас, Нохаю стало все равно, он не забыл, как внимал сын Джуме, как криками поддерживал его. Кому потом, в старости, которая не пришла еще, что такое пятьдесят лет для богатыря? передать власть, он и думать будет потом, когда станет взбираться на коня при помощи слуг. А пока главное самому удержать в руках истончившуюся, истрепавшуюся, но пока не порвавшуюся окончательно веревку, которая накинута им на шею каждого богю.
Его племя, его люди! Главное уйти так далеко, чтобы не догнали всадники Карраса и не сгинуть в тех землях, малоизведанных, населенных народами столь дикими, что их порой и алта называли "варварами".
Отыскать народ джаджира, с которыми две зимы и два лета охотился в дремучих лесах.
Нохай в буйной юности бывал на Востоке, пережил там многие приключения.
Он повел племя туда, где за горными кряжами раскинулась страна Па-Те-Ни, место загадочное и зловещее, о котором все слышали, но где почти никто и никогда не бывал.
Главное уйти от Карраса, и просочиться через ничейные земли, на которых живут вольные племена, не признающие ни киммерийского кагана, ни царей-жрецов, ни одного из других "владык степи".
А если все получится, то приобретя стада и рабов (Нохай уже видел набеги на племена леса), идти с поклоном к правителям Па-Те-Ни, царям-жрецам.
Их всегда двое, и год они не должны видеть солнца, касаться ногой земли, вкушать мясо лошади и любого другого, имеющего копыта, зверя, а другой год не должны видеть звезд, пересекать текущую воду и есть мясо человека. Так сменяют они друг друга, и, если один умирает, второй должен перерезать себе горло.
Но сколь бы страшными ни были цари-жрецы, живущие в крепости, окруженной рекой и возвышающейся на горе, они не страшнее киммерийского кагана.
Так думал Нохай.
Нохай думал и о многом другом, а в это время копыта коней богю ступали уже не плодородной земле киммерийских равнин, а по каменистой почве нагорий, на которых заканчивалась власть Карраса и не было иного закона, кроме закона, вынутого из ножен меча.
Теперь трава не касалась брюха коня, а торчала редкими кустиками из раскаленной солнцем, жесткой земли. Переходы от одного источника воды к другому становились все длиннее. Где вы реки оставленной на Западе родной земли?
Источники здесь походили на лужи, полные теплой, мутной воды, которую и люди, и животные жадно пили, втягивая вместе с живительной влагой песок и грязь.
Настоящим мучением была пыль, которую поднимали копыта коней, и которая висела в воздухе, забиваясь в носы, просачиваясь в глотки и людям и животным. Серо-бурая пыль, от которой не было спасения. Все богю были покрыты ею, она впитывалась в поры кожи, она скрипела на зубах.
Пало множество коней, а те, что были живы, исхудали.
Умирали раненые, заболевали прежде хваставшиеся крепким здоровьем. Сам Нохай отощал от голода и постоянных тяжелых дум, но держался стойко, не жаловался ни на какие хвори, легко выносил тяготы пути.
Племя таяло как снег на весеннем солнце. Уходили от Карраса насчитывая больше пяти тысяч человек, сейчас не досчитались самое меньшее тысячи. В каждой семье кто-нибудь погиб или умер. Кроме тех, кого убивала сама дорога, много жизней взяли стрелы и копья встречных племен, которые не собирались просто так уступать путь богю. К счастью ни одно племя не встретило странников всей силой. В разгар лета племена всегда разбивались на семейные кланы, а то и вовсе на отдельные семьи, кочевали где хотели в поисках лучших мест.
Охота не шла - перемещение огромной массы людей и лошадей слышно было на многие мили, робкие сайги разбегались и, если передовым отрядам удавалось убить несколько животных, это был праздник, настоящее пиршество.
Били сусликов и сурков, но не прокормишь целое племя даже самыми жирными сусликами.
Часто разъезды богю, состоявшие из горячих молодых воинов, натыкались на стоянки из двух, трех, самое большее полудюжины юрт, обычно расположенных возле рек, небольших, похожих на лужи, озер, или возле колодцев.
Такие небольшие курени богю грабили подчистую, вырезали до последнего человека. Иногда люди и прийти в себя ото сна не успевали, когда наваливались на них тощие, злые как волки, богю и резали ножами, рубили мечами, пронзали копьями, закидывали стрелами.
Если встреченные степняки насчитывали хотя бы дюжину человек, закипали настоящие сражения, короткие и яростные. Богю были все еще многочисленнее чем любые их противники, они шли одной ордой, одной лавиной, их кони съедали и стаптывали всю траву, оставляя за собой лишь голую землю.
Небольшие озерца выпивали досуха - на дне в грязи плескались лягушки и даже какая-то рыба. Рыбу ловили и ели чуть ли не сырой.
Если бы не грабежи встреченных куреней, богю не пережили и половину своего пути. Но они угоняли скот, верховых и тяглых лошадей, отбирали припасы.
Впереди них уже летел, опережая самих богю, страх.
Люди разбегались, как и сайги.
Но по ночам к становищам богю прокрадывались отчаянные храбрецы из тех племен, людей которых они успели ограбить, убить, оскорбить. Они резали глотки часовым, ломали телеги,