Кингсблад, потомок королей
Шрифт:
Нийл попытался вступить в разговор:
— Я не считаю, что все белые сознательно жестоки. Я уверен, многие из них даже не подозревают о существовании дискриминации.
Позади него вдруг кто-то откликнулся молодым, но глуховатым баском:
— Любопытно, а кто же ее выдумал, эту дискриминацию, чужой дядя?
— Мистер Кингсблад, это наш сын Райан, — сказала миссис Вулкейп.
— Наш сын Райан, который всегда опаздывает, — сказал мистер Вулкейп.
— Ваш любящий сын Райан, который всегда прав, в особенности когда дело касается расового вопроса. А с кем я имею честь?
21
Сержант Райан Вулкейп выглядел
— Что это за дурацкая болтовня, будто вы, белые, не хотите дискриминации?
Джон резко осадил его:
— Уймись, Райан. Это наш друг — капитан Кингсблад из Второго Национального Банка.
— Эта лестная подробность мне известна, папа. Я видел капитана на его мостике в банке… Прошу извинить меня за наскок, капитан. Мое дурное настроение имеет причины. Я сейчас только из божьего храма, там выступал преподобный доктор Джет Снут, канзасский евангелист-фундаменталист и сволочь в квадрате. Меня б туда, понятно, и на порог не пустили, если б служители догадались, что я черномазый, — подхалимы елейные, язви их душу! Но, в общем, я там был и слышал разглагольствования Снуда о том, что наши миннесотские свежезамороженные христиане должны собраться и прогнать всех ниггеров обратно в Джорджию, ибо такова воля господня. Так что вы извините, капитан, но немудрено, если я взбеленился, обнаружив, что один такой белый джентльмен снизошел до этой убогой лачуги.
— Райан, — сказал мистер Вулкейп, — замолчи сейчас же!
— Райан, — сказала миссис Вулкейп, — мистер Кингсблад не белый в глазах закона.
(«Я знал, что нужно было молчать!»)
— Он нашей крови, Райан. Он совсем недавно узнал об этом. Но помни, ты честью обязан хранить тайну. Он пришел к нам за советом и дружбой, а ты набросился на него, как техасский шериф!
Райан протянул Нийлу свою ручищу, улыбнулся улыбкой веселого великана и пробасил:
— Сам не знаю, радоваться или соболезновать, но только теперь я понимаю, почему мне всегда казалось, что вы слишком славный малый для офицера. Будем друзьями! Понятное дело, я никому не скажу, и очень жалею, что расхорохорился так некстати. Но в армии привыкаешь ненавидеть всех белых офицеров.
Нийл спросил:
— А почему? Вы в самом деле очень чувствовали дискриминацию? Мне не пришлось служить там, где были цветные части.
— А вот послушайте, капитан. Когда мы были в лагерях на Юге, для белых солдат каждый вечер устраивали кино или концерт, у них был хороший зал со сценой, были комнаты отдыха — хочешь, пиши письма, хочешь, режься в карты — и сколько угодно баров, а вздумал съездить в город — тут тебе и автобус. У нас кино бывало только раз в неделю, написать письмо было негде, бара ни одного, до автобуса две мили пешком, да еще и не сядешь, а за каждым твоим шагом следили чины военной полиции, белые, так что ты и сам начинал себя чувствовать преступником.
А наши цветные офицеры не пользовались никакой властью, чины их были одна видимость, чтобы отвести глаза черным избирателям. Цветные полковники ездили в старых, расхлябанных железнодорожных вагонах «только для негров». Один капитан негр, одетый в военную форму и направлявшийся в официальную командировку, был посажен в обыкновенную каталажку за то, что вошел в зал ожидания для белых, — в зале для цветных не было телефона, а ему понадобилось позвонить своему начальнику!
Но одно преимущество мне все-таки дала военная
Райан смущенно осекся:
— Фу ты, черт, опять ораторствую на расовую тему! Это преподобный Снуд виноват!
Он улыбнулся Нийлу, как своему лучшему другу, а Нийл сидел молча, подавленный этим взрывом сокрушительной ненависти к белым людям. Ему захотелось уйти, отмежеваться. Ему нет дела до этой расовой проблемы!
Миссис Вулкейп, желая унять расходившиеся страсти, сказала кротко:
— Мы встретились с мистером Кингсбладом в нашей церкви, Райан. Ему очень понравилась проповедь Ивена.
Райан засмеялся.
— А поесть мне что-нибудь оставили? Уж я не поддамся на провокацию и воздержусь от выступления на тему о том, что негритянские церкви еще худшее болото, чем белые. Молодые ниггеры, которые в прошлом поколении руководили бы воскресными школами, сейчас работают в НАСПЦН, а кто покрепче, и тогда, верно, был бы горластым проповедником, — те вступают в коммунистическую партию. Вру стер славный малый, но он слишком популярен среди раболепствующих дядей Томов, и в его проповедях вы все еще можете услышать про то, как жалкий черномазый, которому нечем уплатить подушный налог, обращается на стезю истины умного и богатого — непременно умного и богатого — белого грешника. Нет уж, мамочка, если ты хотела, чтобы я оставался смиренным и набожным христианином, незачем было рассказывать мне про Саймона Легри.
Пока добродушный террорист расправлялся с холодным ростбифом, миссис Вулкейп объясняла Нийлу, что у Райана своя мечта — организовать негритянскую кооперативную ферму. Но Нийл слушал безучастно, с него на сегодня довольно было революции и расовой проблемы.
Он обещал прийти в пятницу. Райан весело сказал ему:
— Я еще не уверен, допустим ли мы вас в наше сенегальское содружество. Как бы вы не перепугались, ознакомившись с нашими истинными взглядами — теми, которых ни одному белому не полагается знать. Представьте, ведь мы даже не считаем обязательным каждый день переодеваться к обеду!
Нийл решил, что раз Райан шутит, то долг вежливости — улыбаться и делать вид, что это тебе нравится. Но, шагая к автобусной остановке, брезгливо обходя чернокожих гуляк, в воскресной праздности слоняющихся по Майо-стрит, он внутренне бесновался:
«Ах, вот как, милейший сержант, вы еще не уверены, достоин ли я принадлежать к вашей черной расе! Этого следовало ожидать! Не надо было валять дурака! Что ж, вот я и вернулся к своей плачевной участи будущего директора банка — и притом белого!»
Но это было не так. Он уже не мог уйти. С печальным укором смотрели на него глаза Мэри Вулкейп, те самые глаза, которые обдавали его лучистым теплом, когда он был вновь обретенным и страдающим сыном.
Он вернулся домой, не зная, как, где и чем теперь быть Нийлу Кингсбладу.
Вестл не упрекнула его за долгое отсутствие.
— Ну, как твои ветераны? Что вы там делали, рассказывали друг другу о своих подвигах?
— Я тебе хочу сказать одну вещь, — сказал он решительно. — Я пришел к убеждению, что в армии очень несправедливо относились к солдатам-неграм — они строили аэродромы, водили машины под огнем, а наград не получали.