«Кино» с самого начала
Шрифт:
– Ну и что ты хочешь сказать своими песнями? Какова идея твоего творчества? – спросила Таня Витьку. – Что ты бездельник? Это очень хорошо? И остановки только у пивных ларьков – это что, все теперь должны пьянствовать? Ты это хочешь сказать? А что за музыка у вас? Это, извините меня, какие-то подворотни…
– Ну уж так и подворотни, – вмешался Михайлов. – Музыка-то как раз интересная. Вообще, не будем ребятам головы морочить. Мне кажется, что все это имеет право на существование.
– Конечно имеет, – сказал Голубев, – ребята еще учатся, работают над песнями…
– Я считаю, их надо принять в клуб, мы должны помогать молодым, – сказал кто-то еще из комиссии.
– Принимаем, я думаю, – сказал Коля.
– Конечно, – поддержал Голубев.
По Таниному лицу было видно, что она не одобряет происходящее, но ей не хотелось разрушать демократический имидж клуба, и она пожала плечами, потом кивнула:
– Если вы считаете, что можно, давайте примем. Но вам, – она повернулась к Витьке, – вам еще очень много нужно работать.
– Да-да, мы будем, – пообещал Цой.
Я видел, что его раздражение сменилось иронией, и все наконец успокоились – и комиссия, и мы. Мы сказали «спасибо», вежливо простились со всеми, пообещали ходить на собрания, в студию свинга, на семинары по рок-поэзии и еще куда-то там и с миром пошли прочь – новые члены Ленинградского рок-клуба – «Гарин и Гиперболоиды».
Мы вышли на Невский и побрели в сторону Адмиралтейства – в гости к Борису, который тогда жил с женой в крохотной комнатке на последнем этаже огромного старого дома на улице Софьи Перовской. Ни радости, ни разочарования мы не чувствовали – мы были уверены и до прослушивания, что нас примут в клуб, было только облегчение от того, что закончилась эта неприятная, дурацкая беседа с комиссией.
Мы поднялись по бесконечно длинной, крутой лестнице к Борькиной двери и позвонили в звонок. Улыбающийся Б. Г. появился на пороге и пригласил проходить – мы вошли сначала в узкий коридорчик, а затем оказались на огромной коммунальной кухне, которая одновременно служила Борису гостиной и столовой. Два больших окна давали жильцам этой квартиры возможность попадать из кухни прямо на крышу – с наружной стороны под окнами висел широкий карниз, уже переделанный в длинный балкон. Спальней и кабинетом Б. Г. и Людке служила маленькая комнатка, в которую можно было попасть прямо из кухни. Раньше, по всей вероятности, она предназначалась для прислуги, под чулан или что-нибудь в этом роде. В доме у Б. Г. всегда было чрезвычайно спокойно, мило и тихо. Несмотря на отсутствие комфорта, этот дом был очень теплым и гостеприимным, и все обычно чувствовали себя здесь достаточно удобно. Единственная проблема, которая вставала перед желающими посетить Бориса, – это застать его дома: он был без конца занят различными музыкальными проектами, а телефона у него не было. Но на этот раз мы заранее договорились прийти сюда после прослушивания и сообщить о результатах – Борис явно был заинтересован в нашем дальнейшем росте.
– Ну, как ваши успехи? – спросил он, щуря глаза от едкого дыма «Беломора». Витька, ухмыляясь, рассказал о прослушивании, мы помогали ему, как могли.
– Ну что они хотят от меня? – разгорячился Цой в конце повествования. – Я не хочу писать специально какие-то политизированные песни. У меня это не получается.
– Никого не слушай, играй то, что у тебя сейчас идет, – успокоил его Борис. – Все отлично, Витька. Не обращай на них внимания. Вам нужно сделать запись, и думаю, что я смогу вам помочь. Как только Тропилло освободится, я с ним поговорю о вас. Сейчас у нас студия очень загружена, вы подождите немного, подготовьте как следует материал, а немного попозже мы все запишем. Ты, кстати, подумай насчет имиджа. Мне кажется, что вы – чистые новые романтики. Вам нужно попробовать что-нибудь в этом ключе.
– Что это такое? – спросил Витька.
– Это что-то вроде Adam and The Ants, – предположил я, – кружева, камзолы, сабли…
– Ну, почти так. По музыке немного в другую сторону, но по виду – приблизительно похоже. Ты же художник, Витька, – подумай над этим…
– Подумаем. Спасибо, Боря.
Борис пообещал нам заняться рекламой «Гарина и Гиперболоидов» в Москве, и мы ухватились за эту идею – помня концерты «АУ» в столице, мы стремились продолжить веселье такого рода и хотели бы поработать там еще.
– С Троицким уже вы знакомы, – говорил Борис. – Он вас помнит, любит, мы поможем вам в Москве развернуться как следует… Да и в Ленинграде тоже. Пока репетируйте, готовьтесь к концертам – все придет. Ходите в клуб спокойно, но не особенно реагируйте на то, что там происходит. Я вас вижу нормальной, полноценной группой.
После назойливых поучений Тани Ивановой слышать все это было чрезвычайно приятно. Мы просидели у Бориса часа два, за это время совершенно пришли в себя и решили следовать его советам. «Только не надо перенапрягаться», – как говорил Саша-с-Кримами.
Шла осень 1981 года. Все еще было впереди, и мы это чувствовали. Мы были бодры и веселы, репетировали, сочиняли, играли. Началась полоса дней рождений друзей, и мы не пропускали ни одного, и повсюду нас заставляли петь. «И этой осенью много дней чьих-то рождений…» Перед нами открылись замечательные перспективы – содействие Б. Г. обещало очень многое. Мы уже понимали, что наш путь будет отличаться от основной рок-клубовской дороги, и это было крайне романтично – мы были одиночками, не вписывающимися в ленинградские рок-стандарты. «Гарин и Гиперболоиды» все чаще бывали у Майка – он жил рядом с ТЮЗом, и я частенько шел к нему прямо с работы, потом приезжал Витька, мы сидели иногда и до утра, а утром я шел на работу прямо от Майка – очень удобно. Именно там, на коммунальной кухне огромной квартиры, были первые прогоны нашей программы, обсуждения новых Витькиных песен – Цой показывал Майку и Наталье все свои новые произведения и ждал их трезвых суждений, на которые они были способны, даже будучи нетрезвы.
В один из дней я сидел после работы и ждал Витькиного звонка – придя из училища, он обычно сразу же звонил мне, и мы немедленно встречались. Мы уже не могли находиться друг без друга – только вместе нам было интересно, все дела у нас были общими, и порознь нам почти нечем было заняться. Позвонил Олег и сказал, что сейчас зайдет ко мне. Пришел он действительно очень быстро – минут через десять после звонка. Олег был мрачен и молчал. Прошел в комнату, сел на диван и сказал:
– Ну, все.
– Что «все»? – спросил я.
– Завтра утром уезжаю.
– В смысле?
– Забирают.
– В армию?
– Да.
– А как это – так быстро?..
Олег сказал, что он уже давно прошел и медкомиссию, и все остальные комиссии, просто не говорил нам об этом, на что-то еще надеялся, оттягивая неприятный момент, как мог.
Позвонил Витька и приехал через полчаса. Мы пошли к Олегу, просидели у него до позднего вечера – слушали музыку, пили вино, о нашей группе не говорили – что тут говорить. Потом Витька попрощался с Олегом – он не мог утром подойти к военкомату и проводить его, поскольку в его училище уже возникли настроения, аналогичные предыдущему месту учебы, – Витьку грозились выгнать за прогулы.