Кинжал для левой руки
Шрифт:
«Проблема связи погруженных подводных лодок с берегом по-прежнему остается актуальной во всех флотах мира. Как известно, только сверхдлинные радиоволны способны проникать из воздушной среды в водную, и то лишь на небольшую глубину. Поэтому атомаринам приходится подвсплывать, выпуская буксируемые антенны, что значительно снижает скрытность плавания подводных ракетоносцев. Инфразвуковые волны с их огромной проникающей способностью позволяют передавать командирам субмарин приказы и информацию практически на любых глубинах. Опыты профессора Майкла Эльбенау по созданию инфразвуковых
Шулейко тут же позвонил Парковскому и прочитал ему заметку.
— Я не думаю, что это тот самый Эльбенау, — сказал Георгий Александрович после некоторого раздумья. — Тот ни бельмеса не смыслил в физике. Может быть, его сын? Скорее всего однофамилец. Идеи, как известно, носятся в воздухе, и уж тем более акустические идеи со столь высокой проникающей способностью, как инфразвуки.
Наскоро позавтракав, Алексей Сергеевич отправился к Петропавловской церкви, выстроенной над городом в виде многостолпного эллинского храма. Он поднимался по улице-лестнице вместе с толпой экскурсантов. Девушка-гид, не теряя времени, поясняла на ходу:
— …Вход в храм украшали мраморные статуи святых Петра и Павла в натуральную величину. Это были копии статуй известного скульптора Торвальдсена, созданные в Италии из знаменитого каррарского мрамора. Так как все скульптурные работы для Севастополя выполнял тогда Фернандо Пеличчио, то, вероятно, и эти копии сделаны им. К сожалению, они безнадежно утрачены…
Ухо Алексея Сергеевича выхватило из рассказа только имя — Святой Петр, и он нашел это добрым предзнаменованием…
В тенистом скверике храма раскинулось великое торжище филателистов, нумизматов, филокартистов, фалеристов и прочих коллекционеров. На скамьях и ступенях, между колонн и на галереях, всюду, где только можно было примоститься, поблескивали на южном солнце значки, монеты, медали, кляссеры, набитые диковинными марками… Планшеты с орденами, старинными посткартами, этикетками и бог знает чем еще были развешаны даже на кустах, выставлены на складных треногах, а то и просто разложены на коленях. Здесь менялись и торговались, восторгались и сомневались, уточняли, спорили, витийствовали знатоки, сокрушая дилетантов. У Шулейко зарябило в глазах, как на восточном базаре.
— Алексей Сергеевич! — окликнул его женский голос. Оксана Петровна махала ему рукой с подиума храма. — Хорошо, что вы пришли! Идемте скорей…
— Куда?
— Во «Фрегат»! Он там… Объясню все по дороге… Его зовут Рудик. Он проходил у меня по одному делу свидетелем… Эго настоящий «могильный пират», ас, хотя ему нет и восемнадцати… Он «работал» на многих кладбищах, в том числе и на Вестинском… У вас деньги с собой какие-нибудь есть?
— Десятка.
— Впрочем, это неважно… Вы — покупатель. Коллекционируете старинную утварь: утюги, колокольчики, ступки-пестики, в том числе и свистки… Вы меня поняли? Все, кроме орденов и знаков. Вы о них и не заикайтесь. Иначе он сразу вас раскусит. В орденах он дока, каких свет не видывал.
«Могильный пират» — спортивный паренек в голубой «иерихонке», на лацкане пластмассовый значок «У нас в колхозе СПИДа нет», он потягивал за стойкой бара коктейль. Оксана Петровна поманила парня за свободный столик, и Рудик пересел к ним со своим бокалом.
— Слушай, Рудик, тебе в твоих раскопках серебряный свисток не попадался? Мой друг коллекционирует свистки.
— Серебряный свисток? — удивленно переспросил Рудик. — Лично мне не попадался.
— А кому попадался? Кому мог попасться?
— Я знаю кому?! Я уже год как на другом объекте копаю… На Вестинское перед Майскими гастролеры из Еревана наведывались. Мы их, конечно, турнули. Может, им попался? Ну, я у наших спрошу. А на сколько она, свистулька-то эта, потянет?
— Полтинник устроит? — спросил Шулейко.
— Грузинскую народную загадку знаете? — усмехнулся Рудик. — Зелененькая, шуршит, а не деньги? Вот это как раз ваши пятьдесят рублей.
— Но это ж не орден все-таки, свисток.
— История не имеет цены.
— Тут ты прав. Стольник годится?
— Уже дело. Будем искать.
Рудик был весел и словоохотлив. Судя по всему, сорвал в базарный день хороший куш. Алексей Сергеевич поглядывал на него с брезгливым любопытством.
— Послушай, — не удержался он от вопроса, — и не страшно тебе по ночам в могилах рыться?
Рудик снисходительно усмехнулся:
— Я по ночам теперь редко работаю. Сейчас практически любую могилу днем взять можно… А потом, чего страшного? Покойники не кусаются. А все остальное — опиум для народа.
— Все равно неприятно: кости, черепа…
— Историю в белых перчатках не делают. Это еще Маркс утверждал.
— А ты что же… Историю делаешь? — изумился Шулейко.
— Работаю на историю, — поправил его Рудик. — Я, если хотите, археолог на хозрасчете. Люди по недомыслию, по предрассудкам там и прочим причинам вместе с покойниками хоронят ценные вещи, которые не должны пропасть, истлеть, — знаки, ордена, кортики, ладанки… Зачем всему этому пропадать? Это в музеях должно быть, в коллекциях… Вот я и спасаю.
— Гм, — озадачился слегка Алексей Сергеевич. Меньше всего он ожидал столь наглой уверенности в правоте мародерства.
— Смотрите сами, — напирал Рудик. — Приехал бульдозер и заровнял старые могилы под стройплощадку. Ну, как на той же Северной, как на Итальянском, Английском, Немецком кладбищах… И кого это греет, что все регалии ушли в землю с концами?! А так вот оно, — Рудик вытащил из кармана восьмиугольную звезду Святого Станислава, — лучами на солнце сверкает!
— Кладбища сносить — это, конечно, варварство, — не выдержала Оксана Петровна. — Но и могилы потрошить — занятие для подонков.
— Из-ви-ните! — искренне обиделся Рудик. — Не по адресу. Это строители потрошат. Вываливают все в отвал — и лови болты. Я в гробу оставляю все, как было. Прах не тревожу. Сниму то, что покойнику не нужно, и все. И даже зарою за собой — все в аккурате.
— Ну, хорошо, — попробовал Шулейко зайти с другой стороны. — Представь, что ты приходишь на могилу к близкому человеку, а в ней кто-то покопался. Каково тебе будет?
— К моим могилам никто не приходит. Я советских не трогаю. Во-первых, там все равно ничего нет. Во-вторых, кодекс мы чтим! Ну а те, кто до революции похоронен, так это большей частью представители эксплуатационных классов: попы, жандармы, чиновники, царские офицеры. У них это все равно бы в революцию реквизировали, да только не успели — они раньше померли.