Кинжал и монета. Книга 1. Путь дракона
Шрифт:
– Опасность еще не миновала, – бросил Маркус резче, чем хотел. – Доберемся до места – тогда и будешь благодарить.
Девушка зарделась – словно розовые лепестки рассыпались по снегу – и, неловко кивнув, пошла к фургону. Проводив ее глазами, Маркус покачал головой. Ярдем, по-прежнему стоя рядом, кашлянул.
– Эта девушка – не моя дочь, – сказал Маркус.
– Верно, сэр.
– Мне нет резона защищать ее больше, чем остальных в караване.
– Конечно, сэр.
Маркус прищурился на облака.
– Туго мне придется.
– Именно так, сэр.
Доусон
Королевская охота мчалась сквозь густой снегопад, за которым почти не слышался лай гончих. Доусон Каллиам припал к взмыленной шее коня, распластавшегося по воздуху; внизу неясным пятном мелькнул и пропал мерзлый ров. Вновь коснувшись земли, конь понесся вперед быстрее ветра. Позади раздались голоса. Не услышав среди них знакомых интонаций короля, Доусон не обернулся. Слева из снежной пелены вынырнула серая лошадь в охотничьем уборе из красной кожи. Фелдин Маас. Остальные скакали вплотную следом – неясные тени среди снежного сумрака. Доусон прижался к коню и вонзил шпоры в бока.
Матерый олень уже дважды чуть не ушел от охотников и своры, однако Доусон, с детства изъездивший холмы Остерлингских Урочищ вдоль и поперек при любой погоде, знал все тайные пути и ловушки. Олень успел повернуть к тупиковому ущелью – выхода оттуда нет. Убьет его, конечно, король Симеон, а в нынешней скачке охотники соперничали за право первым настигнуть добычу.
Нижние ветки сосны, зеленеющие на фоне белого сумрака, ясно указывали, куда помчался олень. Доусон взял в сторону, Фелдин Маас и прочие не отставали. Кто-то крикнул, собаки залаяли громче. Доусон, стиснув зубы, несся вперед.
Справа что-то вынырнуло – не серое. Белый жеребец без убора, на всаднике ни шлема, ни шапки, зато по рыжим волосам безошибочно, как по гербу, узнается Куртин Иссандриан. Доусон вновь пришпорил коня, тот рванул вперед – слишком быстро: равномерный, дробный галоп сбился. Пока конь пытался восстановить ритм, белый жеребец ускорил ход и обошел Доусона, а через миг за ним устремился Фелдин Маас на своем сером.
Пробеги олень еще тысячу шагов, Доусону удалось бы отстоять свою победу, но обреченное животное остановилось в расщелине слишком близко. Две собаки, упавшие замертво, лежали у его копыт, псари криком и хлыстами отгоняли остальную свору. У оленя был надломлен рог и окровавлен бок, левая задняя нога пропиталась кровью там, где особо ярый пес пытался вцепиться в лодыжку. Пятнистая шкура была изодрана, как рубище странника. Олень, тяжело дыша, повернулся к преследователям – Куртину Иссандриану и отставшим на полшага Доусону и Фелдину Маасу.
– Отлично исполнено, Иссандриан, – горько бросил барон.
– Красивое животное, да? – спросил победитель, словно не слыша.
Олень и вправду был великолепен: даже перед самой смертью, измученный скачкой и загнанный в тупик, он смотрел гордо. В глазах читались смирение и ненависть, но ни тени страха. Иссандриан, вынув меч, отсалютовал животному, и олень, словно принимая приветствие, склонил голову. На поляну вылетели еще шестеро всадников с гербами своих родов – они не скупились на громкие проклятия, под ногами их прыгали с лаем собаки.
Затем на поляне появился его величество.
Король Симеон скакал на рослом вороном жеребце, по черным поводьям вились алые и золотые шнуры, черный кожаный доспех с серебряными заклепками увенчивался черным шлемом, прикрывающим кривой королевский нос и слегка дряблые щеки. Рядом с отцом ехал на пони принц Астер, гордо выпрямив спину в излишне просторных, на вырост, латах. Личный егерь принца держался сзади, за ним следовал исполин-ясурут в зелено-золотом, под цвет чешуи, доспехе.
Доусон охотился с Симеоном издавна – с тех пор, как они были юнцами помладше Мааса и Иссандриана, – и, единственный из придворных, барон не мог не заметить, как ссутулился в последнее время король. Следом россыпью скакала остальная свита – обычные бездельники, которым интереснее сплетничать и мчаться наперегонки в ясный день, чем участвовать в настоящей охоте. Над толпой реяли знамена знатных родов: на поляне в Остерлингских Урочищах собрался весь двор Кемниполя.
Егерь-ясурут легко вытащил из-за спины копье и подал его королю Симеону, в руках которого оно сразу показалось несоразмерно огромным. Ясурут дал знак, и псы помчались на оленя, отвлекая его взгляд. Король Симеон нацелил копье, пришпорил коня – и устремился на жертву. От удара наконечник глубоко вошел в шею, олень попятился и упал; Доусону на миг показалось, что в глазах мелькнула не столько боль, сколько удивление – смерть, пусть и предсказуемая, все равно оказалась неожиданной. Рука короля Симеона с годами не утратила твердости, глаза глядели по-прежнему зорко: олень умер мгновенно, добивать стрелой не понадобилось. Когда егеря отозвали собак и подняли кулаки, подтверждая смерть животного, толпа разразилась ликующим кличем, в который влился и голос Доусона.
– Кто настиг жертву первым? Кому принадлежит честь? – спросил король, когда егеря кинулись свежевать тушу. – Иссандриан? Или ты, Каллиам?
– Под конец шли вровень, – сказал Иссандриан. – Мы с бароном прискакали одновременно.
Фелдин Маас, скривившись в усмешке, соскочил с коня и отправился осматривать убитых собак.
– Вовсе нет, – бросил Каллиам. – Иссандриан меня обогнал, ему и принадлежит честь.
«И не нужно мне твоих одолжений, даже мелких», – мысленно добавил он.
– Значит, Иссандриана и восславим! – кивнул король Симеон и крикнул во всеуслышание: – Иссандриан!
Охотники отсалютовали – кто сжатым кулаком, кто воздетым мечом. Над толпой полетело имя победителя. Назавтра грядет пир, в очаге Доусона будет жариться оленина, Иссандриану отведут почетное место… У барона перехватило горло.
– Что с тобой? – тихо, чтобы не услышали другие, спросил король.
– Ничего, ваше величество, – пробормотал Доусон. – Ничего.
Часом позже, на пути к замку, барона нагнал Фелдин Маас. С самого падения Ванайев и разгрома маччийского подкрепления Доусон усиленно делал вид, что новости из Вольноградья его не касаются, однако загадка продолжала его мучить.
– Лорд Каллиам! – окликнул Маас и перебросил ему что-то похожее на веточку – обломок рога, красного от собачьей крови. – Невеликая честь лучше, чем никакой, правда? – улыбнулся Маас и, послав лошадь вперед, скрылся с глаз.
– Невеликая честь, – мрачно выдохнул Доусон. Слова тут же превратились в облачка белого пара.
По дороге к замку крупные, рыхлые хлопья снега постепенно превратились в тонкую крупу; сквозь низкие облака, поредевшие и рваные, на востоке проступили горы. В воздухе повеяло дымком, на юге поднялись спиральные башни Остерлингских Урочищ. Камень – гранит и драконий нефрит – сверкал на солнце, увешанные гирляндами зубчатые стены казались великанами, нарядившимися для празднества.