Кинжал и монета. Книга 1. Путь дракона
Шрифт:
– Опасность еще не миновала, – бросил Маркус резче, чем хотел. – Доберемся до места – тогда и будешь благодарить.
Девушка зарделась – словно розовые лепестки рассыпались по снегу – и, неловко кивнув, пошла к фургону. Проводив ее глазами, Маркус покачал головой. Ярдем, по-прежнему стоя рядом, кашлянул.
– Эта девушка – не моя дочь, – сказал Маркус.
– Верно, сэр.
– Мне нет резона защищать ее больше, чем остальных в караване.
– Конечно, сэр.
Маркус прищурился на облака.
– Туго мне придется.
– Именно так, сэр.
Доусон
Королевская
Матерый олень уже дважды чуть не ушел от охотников и своры, однако Доусон, с детства изъездивший холмы Остерлингских Урочищ вдоль и поперек при любой погоде, знал все тайные пути и ловушки. Олень успел повернуть к тупиковому ущелью – выхода оттуда нет. Убьет его, конечно, король Симеон, а в нынешней скачке охотники соперничали за право первым настигнуть добычу.
Нижние ветки сосны, зеленеющие на фоне белого сумрака, ясно указывали, куда помчался олень. Доусон взял в сторону, Фелдин Маас и прочие не отставали. Кто-то крикнул, собаки залаяли громче. Доусон, стиснув зубы, несся вперед.
Справа что-то вынырнуло – не серое. Белый жеребец без убора, на всаднике ни шлема, ни шапки, зато по рыжим волосам безошибочно, как по гербу, узнается Куртин Иссандриан. Доусон вновь пришпорил коня, тот рванул вперед – слишком быстро: равномерный, дробный галоп сбился. Пока конь пытался восстановить ритм, белый жеребец ускорил ход и обошел Доусона, а через миг за ним устремился Фелдин Маас на своем сером.
Пробеги олень еще тысячу шагов, Доусону удалось бы отстоять свою победу, но обреченное животное остановилось в расщелине слишком близко. Две собаки, упавшие замертво, лежали у его копыт, псари криком и хлыстами отгоняли остальную свору. У оленя был надломлен рог и окровавлен бок, левая задняя нога пропиталась кровью там, где особо ярый пес пытался вцепиться в лодыжку. Пятнистая шкура была изодрана, как рубище странника. Олень, тяжело дыша, повернулся к преследователям – Куртину Иссандриану и отставшим на полшага Доусону и Фелдину Маасу.
– Отлично исполнено, Иссандриан, – горько бросил барон.
– Красивое животное, да? – спросил победитель, словно не слыша.
Олень и вправду был великолепен: даже перед самой смертью, измученный скачкой и загнанный в тупик, он смотрел гордо. В глазах читались смирение и ненависть, но ни тени страха. Иссандриан, вынув меч, отсалютовал животному, и олень, словно принимая приветствие, склонил голову. На поляну вылетели еще шестеро всадников с гербами своих родов – они не скупились на громкие проклятия, под ногами их прыгали с лаем собаки.
Затем на поляне появился его величество.
Король Симеон скакал на рослом вороном жеребце, по черным поводьям вились алые и золотые шнуры, черный кожаный доспех с серебряными заклепками увенчивался черным шлемом, прикрывающим
Доусон охотился с Симеоном издавна – с тех пор, как они были юнцами помладше Мааса и Иссандриана, – и, единственный из придворных, барон не мог не заметить, как ссутулился в последнее время король. Следом россыпью скакала остальная свита – обычные бездельники, которым интереснее сплетничать и мчаться наперегонки в ясный день, чем участвовать в настоящей охоте. Над толпой реяли знамена знатных родов: на поляне в Остерлингских Урочищах собрался весь двор Кемниполя.
Егерь-ясурут легко вытащил из-за спины копье и подал его королю Симеону, в руках которого оно сразу показалось несоразмерно огромным. Ясурут дал знак, и псы помчались на оленя, отвлекая его взгляд. Король Симеон нацелил копье, пришпорил коня – и устремился на жертву. От удара наконечник глубоко вошел в шею, олень попятился и упал; Доусону на миг показалось, что в глазах мелькнула не столько боль, сколько удивление – смерть, пусть и предсказуемая, все равно оказалась неожиданной. Рука короля Симеона с годами не утратила твердости, глаза глядели по-прежнему зорко: олень умер мгновенно, добивать стрелой не понадобилось. Когда егеря отозвали собак и подняли кулаки, подтверждая смерть животного, толпа разразилась ликующим кличем, в который влился и голос Доусона.
– Кто настиг жертву первым? Кому принадлежит честь? – спросил король, когда егеря кинулись свежевать тушу. – Иссандриан? Или ты, Каллиам?
– Под конец шли вровень, – сказал Иссандриан. – Мы с бароном прискакали одновременно.
Фелдин Маас, скривившись в усмешке, соскочил с коня и отправился осматривать убитых собак.
– Вовсе нет, – бросил Каллиам. – Иссандриан меня обогнал, ему и принадлежит честь.
«И не нужно мне твоих одолжений, даже мелких», – мысленно добавил он.
– Значит, Иссандриана и восславим! – кивнул король Симеон и крикнул во всеуслышание: – Иссандриан!
Охотники отсалютовали – кто сжатым кулаком, кто воздетым мечом. Над толпой полетело имя победителя. Назавтра грядет пир, в очаге Доусона будет жариться оленина, Иссандриану отведут почетное место… У барона перехватило горло.
– Что с тобой? – тихо, чтобы не услышали другие, спросил король.
– Ничего, ваше величество, – пробормотал Доусон. – Ничего.
Часом позже, на пути к замку, барона нагнал Фелдин Маас. С самого падения Ванайев и разгрома маччийского подкрепления Доусон усиленно делал вид, что новости из Вольноградья его не касаются, однако загадка продолжала его мучить.
– Лорд Каллиам! – окликнул Маас и перебросил ему что-то похожее на веточку – обломок рога, красного от собачьей крови. – Невеликая честь лучше, чем никакой, правда? – улыбнулся Маас и, послав лошадь вперед, скрылся с глаз.
– Невеликая честь, – мрачно выдохнул Доусон. Слова тут же превратились в облачка белого пара.
По дороге к замку крупные, рыхлые хлопья снега постепенно превратились в тонкую крупу; сквозь низкие облака, поредевшие и рваные, на востоке проступили горы. В воздухе повеяло дымком, на юге поднялись спиральные башни Остерлингских Урочищ. Камень – гранит и драконий нефрит – сверкал на солнце, увешанные гирляндами зубчатые стены казались великанами, нарядившимися для празднества.