Кинжал и монета. Книга 1. Путь дракона
Шрифт:
Доусону как хозяину надлежало следить за приготовлением оленины. Хотя вся обязанность сводилась к тому, чтобы полчаса постоять на кухне с веселым видом, барону отчаянно не хотелось смешиваться с толпой слуг и собак, и он, отойдя к широкой каменной лестнице рядом с печами, остановился на площадке неподалеку от разделочных столов. У стен остывали вынутые из жара пироги и хлебы, старая стряпуха втыкала павлиньи перья в свиной рулет, которому придали форму птицы и залили блестящей глазурью. Жаркий воздух полнился ароматом запеченного изюма и жареных цыплят. Егеря внесли тушу,
– Муж мой!
Позади стояла Клара с тем любезным выражением лица, которое обычно принимала в минуты крайнего утомления, грозящего перейти в изможденность. Блестящие глаза и углубившиеся ямочки на щеках ввели бы в заблуждение любого – кроме тех, кто знал ее всю жизнь.
– Жена моя, – откликнулся Доусон, готовый проклясть весь двор за один ее усталый взгляд.
– Можно тебя отвлечь? – Она отступила на шаг, приглашая в дальний зал. Барон закусил губу от досады – не на жену, а на то домашнее бедствие, ради которого его призывают. Он коротко кивнул и шагнул было вслед за Кларой в тихий сумрак относительного уединения, как вдруг его окликнули:
– Вы что-то уронили, милорд.
У лестницы стоял один из младших егерей – молодой, с крепким подбородком и открытым лицом, одетый в геральдические цвета Каллиама. Он протягивал барону окровавленный кусок рога. Слуга, окликающий барона Каллиама, как ребенка, потерявшего игрушку… Доусон нахмурился, руки сами собой сжались в кулаки.
– Как ваше имя? – спросил он, и молодой человек побледнел при одном звуке его голоса.
– Винсен, сэр. Винсен Коу.
– Вы не из моих людей, Винсен Коу. Собирайте вещи, и чтоб к ночи вас здесь не было.
– М-милорд?
– Добиваетесь, чтоб вас высекли? – рявкнул Доусон.
Кухня, шумевшая внизу лестницы, вмиг затихла – все разом взглянули на говорящих и тут же потупили глаза.
– Нет, милорд, – ответил егерь.
Доусон, повернувшись, шагнул в сумрак коридора, Клара не отставала. Она и не думала его укорять – в тени лестницы она прильнула к нему и зашептала почти в самое ухо:
– Симеон, когда вернулся, спросил горячую ванну. Я не стала выгонять всех из синих комнат и велела приготовить дом Андры. У восточного крыла, помнишь? Там гораздо удобнее, и трубы устроены хитроумно, не дают воде охлаждаться.
– Отлично, – кивнул Доусон.
– Я приказала никого не пускать – кроме тебя, конечно. Тебе ведь нужно с ним побеседовать, я знаю.
– Не могу же я нарушить омовение короля!
– Отчего бы нет, милый? Скажи, что я по забывчивости тебя не предупредила. Я упомянула, что после охоты ты предпочитаешь именно те ванны, все очень правдоподобно. Разве что король начнет расспрашивать слуг, и они скажут, что ты пользуешься синими комнатами. Но вызнавать тайком – слишком грубо, не в характере Симеона. Как ты думаешь?
Доусон даже не подозревал, что у него на душе такой тяжкий груз. Был.
– Чем я заслужил такую несравненную жену?
– Ничем, тебе просто повезло, – произнесла Клара со слабой улыбкой, на миг мелькнувшей поверх вежливой маски. – Ступай, пока он не вышел. А о том егере, на которого ты накричал, я позабочусь. Незачем ему было соваться под горячую руку.
***
Дом Андры стоял внутри замковых стен, рядом с часовней, отдельно от прочих зданий. Циннийская поэтесса, именем которой назвали дом, жила здесь, когда Остерлингские Урочища были резиденцией некоего короля, поощрявшего искусство меньших рас, а Антеей звалось родовое гнездо незначительной аристократической фамилии, до которого пришлось бы скакать целых полдня к северу. Стихи, сложенные Андрой, не пережили минувших столетий, и единственным ее следом в мире оставался небольшой домик, носящий имя поэтессы, с вырезанной в камне надписью у входа – DRACANI SANT DRACAS, – значение которой за давностью позабылось.
Король Симеон лежал в ванне из кованой бронзы, сделанной в форме широкой дартинской руки; длинные пальцы «руки» загибались к ладони и выпускали воду из труб, что были скрыты под самыми когтями. На полочке, устроенной на большом пальце, стояла каменная чаша с мылом, окно из цветного стекла окрашивало теплый воздух в зелено-золотистые тона. У задней стены выстроились слуги – кто с мягкими полотенцами, кто с мечами для защиты королевской особы. Доусон переступил порог, и король поднял взгляд.
– Простите, сир, – произнес Доусон. – Я понятия не имел, что вы здесь.
– Ничего, старина. – Симеон махнул слугам. – Я знал, что захватываю твое убежище. Садись. Побудь в тепле, а как отогрею ноги – уступлю тебе место.
– Благодарю, сир, – кивнул Доусон, садясь на принесенный слугами табурет. – Раз уж так случилось, я бы хотел обсудить кое-что наедине. Это касается Ванайев. Лучше уж услышать от меня, чем от других.
Король выпрямился, и двое мужчин на миг перестали быть властелином и подданным, обратившись вновь в Симеона и Доусона – двух высокородных юношей, полных достоинства и гордости. Нынешнее презрение Доусона к ванайской кампании и ярость из-за судьбы сына, вынужденного служить под командованием Алана Клинна, были общеизвестны, однако сейчас он представил их королю в новом свете, чтобы на фоне гнева и убежденности в своей правоте вернее подойти к признанию. Симеон внимал, слуги с тем же тщанием старались ничего не слышать. На лице короля, таком родном и знакомом, любопытство сменялось удивлением, разочарованием и наконец шутливым отчаянием.
– Не трогай Иссандриана и его клику, с огнем играешь. – Король имперской Антеи откинулся на спинку ванны. – И все-таки жаль, что ничего не вышло, – у меня заметно поубавилось бы головной боли. Ты знаешь, что такое Эдфордская хартия?
– Что-что?
– Эдфордская хартия. Это такой кусок пергамента, отысканный неким священником в дебрях библиотеки в Севенполе. Там упомянут глава фермерского совета при короле Дюррене Белом. И север, размахивая старинной хартией, требует созвать новый фермерский совет. Любой, чей урожай позволяет сделать взнос, будет иметь право голоса.
Конец ознакомительного фрагмента.