Кинжал Зигфрида
Шрифт:
– Еще рано, – пробормотал он. – Рано…
Из спальни раздался стон Таисии, и он поспешил к ней. Она спала, беспокойно ворочаясь, как будто ее мучили кошмары. Лицо бледное, под глазами – синяки. И опять в свитере!
Он наклонился, легонько прикоснулся губами к ее лбу – не поднялась ли температура? Лоб был влажным и теплым. Михаил сам не понимал, почему его пальцы потянулись к горловине свитера, осторожно отогнули ее…
Таисия вскрикнула и проснулась, с ужасом отпрянула. Но он успел увидеть на ее шее красновато-синюю полосу.
– Ты… что… повеситься хотела?
Она замотала
– Нет… нет…
– А что же это такое? Покажи…
– Нет…
Михаил насильно обнял ее, прижал к груди.
– Я же люблю тебя, дурочка… Как ты могла? Ведь это грех великий! Жизни себя лишить! Ради бога… почему? Я так не мил тебе?
– Это… не я…
Таисия рассказала ему все – как ее вдруг потянуло прогуляться по городу, как она нарушила его запрет и вышла. Как прогуливалась по набережной, а потом ноги сами понесли ее к кремлю, к Софийскому собору. Как стемнело, пустился дождь, а у нее не оказалось зонтика. Как она стояла под деревьями, и на нее набросился грабитель, начал душить… Хотел отнять холщовую сумку, но не успел. Потому что подбежал военный, с которым она случайно познакомилась, и помешал грабителю. Как потом он отвез ее домой на такси и не взял денег. Да у нее и не было ни копейки…
Она только умолчала о своем звонке и о назначенной у входа в кремль встрече. На которую так никто и не пришел…
Глава 28
Новгородская область. Осень 1942 года
Он не сразу почувствовал, что несет на себе мертвое тело. Страшная усталость и голод мутили рассудок. Воздуха не хватало. Сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди. Хорошо, что по их следу не пустили собак, а то бы уйти не удалось.
Им не повезло – нарвались на засаду. Немцы пытались выкурить партизан из здешних лесов: прятались по самым глухим деревушкам, сидели тихо и ждали гостей. Надеялись перехватить связного или кого-то из местных, добыть информацию и нанести по отряду внезапный удар.
Василий, это был его псевдоним, старший группы подрывников из трех человек, получил особое задание. Теперь ему не выполнить приказа. Оба его товарища мертвы. Рация разбита, связной в условленный час не появился – вероятно, его тоже нет в живых.
Василий опустил на землю умершего и, тяжело дыша, привалился спиной к старой ели. Острый запах хвои и еловой смолы щекотал ноздри. Что же делать? Блуждать по лесу наугад значило потерять время. Где-то за молодым ельником тянутся топи: не зная тропы, идти по ним опасно. Возвращаться в деревню? Бессмысленно.
Отдышавшись, он начал рыть штык-ножом могилу, бросить тело на растерзание зверью казалось предательством по отношению к погибшему товарищу. Сам бы он не хотел такой участи.
Наскоро забросав яму землей, он прикрыл ее сверху палой листвой и еловыми ветками.
– Прощай, Егор. Прости, если что не так.
Василий провел рукой по волосам, по грязному, заросшему щетиной лицу. Вот он и совсем один.
Где-то в глубине леса закричала птица. Над верхушками деревьев небо потемнело, предвещая холодную дождливую ночь. В воздухе стояла сырость, мелкие
Василий поколебался и решил идти обратно в деревню. Фрицы ведь тоже люди – охота ли им под дождем мокнуть? Небось рассядутся у печи и станут глушить свой шнапс, закусывая тушенкой и припасами из погребов деревенских хозяек. Вдали от начальства солдаты усердствовать не будут, к тому же они уверены, что лазутчик убит, и докладывать об этом не спешат. Их за труп по головке не погладят. Приказано же было живьем брать, а они переполох подняли, открыли беспорядочную стрельбу. А все шнапс! Спьяну палили куда ни попадя.
Василий с Егором затаились в кустах и, стиснув зубы, не стреляли. Борису уже не поможешь, а им нельзя было себя выдавать. Автоматные очереди срезали верхушки пожухлой бузины. В Егора случайно шальная пуля угодила, ранила в шею, – видно, на роду ему написано здесь погибнуть. Перевязку сделали не сразу – Василий взвалил на себя товарища и пополз к лесу. Из двух изб высыпали солдаты, но далеко в чащу не углублялись, видимо, решили, что диверсант был один. За оврагом Василий кое-как перемотал шею раненого, но крови вытекло много.
Собак у немцев не было, и это спасло оставшихся в живых подрывников от погони.
«Самое главное, в деревне меня не ждут! – подумал Василий. – Пойду послушаю, о чем фрицы говорят, что местные жители болтают».
Он хорошо знал немецкий язык. Вдруг услышит что-нибудь стоящее?
Темнело. Дождь медленно набирал силу. Идти через лес было тяжело – Василий то и дело натыкался на колючие ветки, ноги проваливались в мокрую рыхлую землю. Сверху капало. Не заблудиться бы!
Он вышел на окраину деревни, когда наступила ночь. Дождь лил вовсю. В окнах крайней избы брезжил желтоватый свет. У двери стоял на посту солдат в каске и непромокаемом плаще. С плаща текло.
Сквозь залитое водой стекло Василий рассмотрел в горнице двух немцев в офицерской форме, они вели доверительную беседу. До него долетали обрывки фраз. Офицеры говорили о том, как хорошо сейчас в Баварии… и как ужасны, грязны эти русские деревни, как им опротивело сидеть в этой дыре…
– Другие совершают на фронте подвиги во имя рейха, а мы месим непролазную грязь…
– Что я скажу Шарлотте…
– За что тебя понизили и сослали в эти болота?
– Давай выпьем, Пауль…
Они пили, наклонялись друг к другу, как добрые приятели, понижали голос. И Василию приходилось напрягаться, чтобы уловить смысл разговора. Офицеры упомянули Альпы, чудесные домики в горах, горячие сосиски, которые там подают к пиву…
– …Густав фон Штейн, – донеслось до Василия. – Его нашли мертвым…
– При чем тут я?
– Рейхсфюрер был очень недоволен. С пальца барона пропало кольцо «Мертвая голова»…
– Тсс-сс… тихо…
– Кольцо не должно попасть в руки того, кто не имеет на него права…
– Но я…
– Пей, Пауль…
Ничего интересного для себя Василий не услышал, но почему-то не мог оторваться от окна. Солдат, которому надоело стоять у двери под проливным дождем, спрятался под навес. Василий же не замечал ни холода, ни льющихся сверху косых струй.