Кинжал Зигфрида
Шрифт:
– Видишь указатель? – спрашивает ее Матвей. – Луговое. Ты придумала, что мы будем говорить Шестопалову?
Он смеется. У нее вид испуганного ребенка, которому приснился плохой сон.
«Надеюсь, он не уехал продавать мед… – подумала она, приподнимаясь и глядя в окно на молодой ельник, узкую ленту речки, деревянный пешеходный мостик. – Хоть бы он был дома!»
На холме за рекой стояла деревянная, выкрашенная в голубой цвет церквушка с главками, покрытыми жестью. Над ней плыли рыхлые тучи.
Пока «Пассат» петлял по улицам поселка, пугая уток и лохматых дворняг, на землю упали первые мелкие капли дождя.
Шестопалов
– Вы опять по поводу статьи? – без улыбки спросил хозяин. – От Зинаиды Романовны? Уже вдвоем?
– Это мой коллега, господин Карелин, – не моргнув глазом, выпалила Астра.
– Что ж, входите! – Он пригласил гостей под навес, где стояла чисто вымытая зеленая «Нива». – А то промокнете.
По его смеющемуся взгляду Астра поняла, что он догадывается, какие они «журналисты». И решила не хитрить.
– Мы ведем частное расследование смерти профессора Лианозова, – с лету сочинила она. – По поручению заинтересованной особы.
– Спустя десять лет? Кому понадобилось ворошить прошлое? Вдове? Сомневаюсь… Сыну?
– Мы не даем информации о клиенте, – сказал Матвей.
Он опасался, что Шестопалов потребует предъявить подтверждающие документы, но тот оставался невозмутимым.
– Вот как? Понятно. Только я все рассказал. Больше добавить нечего.
– Что вы делали в Витеневке? – спросила Астра.
Она намеренно не называла времени. Если Шестопалов бывал в Витеневке не раз, ему будет труднее придумать убедительные оправдания.
Матвей кашлянул. Он считал такой прямой вопрос преждевременным. Однако бывший физик ничуть не смутился. Он и не собирался отнекиваться.
– Бдительные охранники настучали? – усмехнулся он. – Или парень, который убирал мусор? Да, я ездил в Витеневку – продавать мед. Заодно полюбопытствовал, как нынче живут потомки купцов Куприяновых. Хоромы у них приметные, долго искать не пришлось.
– Зачем вам Куприяновы?
– Вы сами, милая барышня, возбудили мой интерес. После вашего визита я задумался: с чего это вдруг всплыла старая история? Неужто Куприяновы имеют к этому отношение? Любопытство меня одолело. Грешен!
Дождь вовсю забарабанил по навесу. Собака улеглась у ног хозяина и навострила уши, поглядывая на чужих.
– Смерть профессора связана с его поисками кинжала?
– Не думаю. Дмитрий Лукич, без сомнения, умер своей смертью! – заявил Шестопалов. – Проводилось вскрытие, как положено. Я сам ездил за его телом по поручению вдовы, побывал в милиции, обо всем расспросил. Даже на то место, где произошла трагедия, наведался. Машину осматривал. Никаких следов нападения или аварии я не обнаружил.
– Это вы назвались братом профессора Лианозова? – догадался Матвей.
– Я. Так было проще разговаривать с людьми. Они охотнее идут навстречу родственникам, чем посторонним людям.
Итак, одна тайна раскрылась. Загадочный брат оказался другом семьи.
– Чем же вас тогда заинтересовали Куприяновы? – спросила Астра, которую не убедили его слова.
– Ладно, сдаюсь, – добродушно произнес пчеловод. – Вы загнали меня в угол. Дмитрий Лукич много сделал для меня: он был моим научным руководителем и просто старшим товарищем. Мы провели бок о бок не один год. Мне не безразлично, как и от чего он умер. В проклятия я не верю. То, что Кинжал Зигфрида, если он все-таки существует, приносит несчастье, – полная чушь! Я привык опираться на собственный опыт и неоспоримые факты. Я хотел проверить гипотезу профессора об этом чудесном клинке, который чуть ли не дает власть над временем. Современная квантовая физика порой ставит с ног на голову привычные представления о материи, пространстве и энергии. Это производит сдвиги в сознании… Я не говорю, что профессор тронулся умом! Прошу меня правильно понять! Я только хотел бы восстановить его доброе имя. Над ним многие потешались в последние годы. Поэтому он перестал делиться с окружающими своими смелыми идеями, замкнулся в себе. Отчасти пренебрежительное отношение ко мне как к его единомышленнику заставило меня принять непростое решение уйти с кафедры, бросить науку. Даже после смерти Дмитрия Лукича ему не могли простить якобы мистических воззрений.
Он замолчал, глядя, как с края навеса стекают струи воды. Дорожки во дворе, трава и цветочные клумбы намокли. У ворот образовалась лужа.
– Значит, вы тоже ищете клинок? – повернулась к нему Астра.
– Искал! – поправил ее Шестопалов. – А сейчас, как изволите видеть, развожу пчел.
– А где вы искали?
– Там же, где и все: сначала в Алтуфьеве, потом на берегу болотного озера. Скажете, вы еще не видели пресловутого письма из архива поэтессы Куприяновой? Профессор сам показывал мне его. Он пытался определить, какое именно место обозначено на карте. Если эти каракули можно назвать картой! Мы советовались… В Новгородской области много болот, озер и храмов. Видимо, Дмитрий Лукич решил сам побродить по тамошним местам, ягод насобирать, рыбки половить, а заодно и поговорить с аборигенами, подышать тем воздухом. Это важно.
– Вы говорили его близким, что…
– Не говорил! – отрезал Шестопалов, угадав вопрос. – Зачем? Это ведь только мои домыслы. Человек устал и поехал в отпуск подальше от городской суеты, от злых языков. А что еще он там собирался делать – этого мы не знаем.
Окна в доме были распахнуты настежь. Оттуда раздался женский голос:
– Макс! Макс!
– Иду, Наденька! – отозвался он. И объяснил: – Это моя жена. Она инвалид. Извините, но я вынужден попрощаться.
– Еще минуточку! – взмолилась Астра.
Шестопалов нетерпеливо повернулся к дому, но не ушел.
– Хорошо, только поторопитесь с вашими вопросами.
– Вы обмолвились, что искали клинок «там же, где и все». Кто эти «все»?
– Откуда мне знать? Дмитрий Лукич мог показывать письмо сыну, жене… Те же Куприяновы, у которых хранился архив, могли поддаться соблазну найти клад. Особенно после того, как профессор заинтересовался письмом. Наверняка он хотя бы в двух словах пояснил господину Куприянову, зачем ему частное письмо из архива их дальней родственницы.
Матвей, до этого не проронивший ни слова, вдруг спросил:
– Как сам профессор Лианозов узнал о письме?
– Он перелопатил уйму бумаг, писем. Поэтесса Куприянова, как большинство творческих натур, обожала эпистолярный жанр. Они много пишут разным людям, порой довольно откровенны в своих посланиях. Такую подборку писем можно издать в виде дневника. Вряд ли поэтесса удержалась от того, чтобы не упомянуть о гибели единственного внука и последнем довольно странном сообщении от него.