Киоко
Шрифт:
Ты дашь мне достаточно силы в голосе, после этого я готов умереть, когда скажешь.
— У меня СПИД. Посмотри на меня повнимательней. Если Ты хочешь убить меня, давай, но обещаю: моя кровь забрызгает тебя.
Я крикнул это по-испански со своим кубинским акцентом. Вид у насильника стал удивленный, и он выпустил мой воротник, после чего несколько секунд пристально смотрел на свою руку. Этот невежда думает, что СПИД передается таким путем, что вирус переползает с одного тела на другое, видимый, как колонна муравьев.
— Ну же, поторопись, придурок, бей, чего
Я поднялся, опершись на трость, и, шатаясь, направился к насильнику. Холодный и липкий, как бриллиантин, пот струился по моему телу, у меня было ощущение, что что-то в моих внутренностях порвалось, я сконцентрировал все свои силы на мышцах лица, чтобы изобразить улыбку. Не знаю, получилось ли это у меня. Я думал, что если и получится, то он разразится смехом, увидев мою физиономию, но все-таки я приблизился к нему, говоря:
«Давай, бей, бей!»
Насильник бросил взгляд на своего соучастника, который все еще держал Киоко за плечи. Она пришла в сознание, открыла глаза и наблюдала сцену с оторопевшим видом. В тот момент, когда я еще на шаг приблизился к человеку с ножом, второй резко отстранился от Киоко и пустился бежать. Увидев это, тип с ножом припустил вдогонку. Я услышал, как он, удаляясь, сказал своему помощнику: «Черт, я до него дотронулся!»
Я подошел к Киоко. Обнял ее, внимательно следя, чтобы не задеть окровавленной рукой. Когда она, маленькая, бросалась ко мне навстречу, я всегда обнимал ее.
— Ничего, это пройдет, не беспокойся, все хорошо, все закончилось, — шептал я, гладя ее по голове, чтобы успокоить. И потом назвал ее настоящим именем: — Киоко.
Сначала она вздрогнула, потом посмотрела мне в глаза и сразу все поняла. Выражение удивления на ее лице медленно сменилось улыбкой. Мне показалось, что это длилось вечность.
Ее улыбке, казалось, понадобились минуты и часы, долгие часы, чтобы родиться.
Мы вернулись к микроавтобусу, поддерживая друг друга, Киоко включила на стерео мою любимую «Эсперансу», и я попросил ее станцевать для меня ча-ча-ча.
— Пожалуйста, потанцуй со мной разок ча-ча-ча, ведь я видел в твоем исполнении только мамбу.
Должно быть, у меня действительно что-то разорвалось внутри. Мне больше не удается собрать мысли. Я пытаюсь встать и потанцевать с Киоко, но не могу даже сделать один шаг ча-ча-ча. Кроссовки Киоко ударяют по земле, поднимая легкие облачка пыли, так же красиво, как в детстве. Эсперанса — это песня с концерта, это имя девушки, и еще это слово по-испански означает надежду.
Эсперанса, О Эсперанса,
Ты думаешь только о том, чтобы танцевать ча-ча-ча.
Ты ничего другого не знаешь, а как же я?
О Эсперанса,
Я от тебя без ума,
О Эсперанса,
Я люблю лишь тебя.
— Эй, послушай, час настает — сказал мне мой двойник, призрак, спрятавшийся в тени автобуса. Кровь из внутренностей потекла из носа и изо рта, и я заговорил, обращаясь к вирусу:
— Я тебя всегда ненавидел, с самого начала, но только что ты впервые пришел мне на помощь.
Земля стремительно надвинулась на меня, потом я увидел лицо Киоко крупным планом, на нем застыли удивление и ужас. Мне захотелось сказать ей: «Поезжай на Кубу». Но, увы, я больше не мог говорить. Призрак метнулся к моему телу, распростертому на земле, как будто собирался напасть, Он лег на меня, и через мгновение мы слились воедино.
XIII Алисия Фернандо Мартинес
— Хосе всегда обожал танцевать, с самого нежного возраста. Он все время танцевал, посещал разные танцевальные школы, но его любимым танцем был ча-ча-ча.
Вначале я ее возненавидела, эту японку.
На рассвете раздался телефонный звонок, звонили из полиции штата, они сообщили мне монотонным голосом, словно читая депешу: «Ваш сын, Хосе Фернандо Кортес, скончался вчера на площадке для отдыха при автомагистрали 95. Мы доставим останки.
Сопровождающий тело агент сообщит все подробности об обстоятельствах кончины». После чего они положили трубку.
Я даже плакать не могла. Я молилась, чтобы это оказалось дурной шуткой, но все-таки позвонила двум остальным своим детям и всем родственникам, чтобы они собрались у меня.
Я также долго звонила Пабло в Нью-Йорк, на пятый раз он наконец ответил и жутким голосом, просто нельзя представить голоса более мрачного, объяснил мне целую кучу вещей о моем Хосе, вещей, о которых я никогда не подозревала.
— Послушай, сестра, все, что я могу сделать, — это молиться, чтобы Всевышний облегчил твои страдания. Но ты не должна обижаться на эту японку: если бы не она, Хосе умер бы в печали и одиночестве в благотворительной лечебнице в Квинсе.
Поздним утром красный микроавтобус, сопровождаемый полицейским автомобилем, привез тело Хосе. Он был в чехле из непрозрачного полиэтилена, какие часто видишь по телевизору. Я немедленно позвонила в похоронное бюро, которое уже загодя предупредила, и попросила их тщательно обмыть тело, очистить его от крови, испражнений и прочего и поместить в гроб. Потом мы похоронили Хосе с цветами.
Мои родственники в траурных одеждах задавали вместо меня вопросы этой японке и полицейским, я не очень хорошо говорю по-английски. Японка была вся худющая, уставшая, просто смотреть было страшно. Полицейский объяснил, что, после того как она сделала заявление в полицию, она всю ночь просидела с умершим. Она тоже была жертвой нападения, при котором скончался Хосе.
У этой японки глаза были цвета шоколадного масла, а на губе виднелись следы удара.
Все собравшиеся родственники, по-видимому, жалели ее. Но я не могла ей простить. Не надо было обижаться на Киоко, если бы не она, Хосе бы умер в печали и одиночестве в благотворительной лечебнице в Квинсе, Пабло, конечно, был прав.