Киппс
Шрифт:
Ее лицо снова смягчилось.
— Вот как?
И, может быть, она прибавила про себя: и я тоже.
— Ага, — продолжал Киппс. — Все теперь вроде перевернулось. Даже больше, чем от наследства. Это ж надо — мы с вами собираемся пожениться! Будто я не я. Хожу сам не свой…
Он был такой серьезный, весь красный от смущения. И она увидела его в эту минуту совсем иными глазами.
— Я ничегошеньки не знаю. Ничего во мне нет хорошего. Я ж неотесанный. Вот познакомитесь со мной поближе и сами увидите: ничего я не стою.
— Но ведь я хочу вам помочь.
— Вам страх сколько придется помогать.
Элен прошла к окну, выглянула на улицу,
— Все то, что вас тревожит, — сущие пустяки. Если вы не против, если позволите, я буду вас поправлять…
— Да я буду рад до смерти.
— Ну, вот и хорошо.
— Для вас это пустяки, а вот мне…
— Все зависит от того, согласны ли вы, чтобы вас поправляли.
— Вы?
— Конечно. Я ведь не хочу, чтобы вам делали замечания посторонние.
— О-о! — В этот возглас Киппс вложил многое.
— Понимаете, речь идет о сущих пустяках. Ну, вот, вы, например, не очень правильно говорите. Вы не сердитесь, что я делаю вам замечание?
— Мне даже приятно.
— Прежде всего ударения.
— Это я знаю, — сказал Киппс и прибавил для убедительности: — Говорили мне. Тут вон какое дело: есть у меня один знакомый, из артистов, он все про это твердит. Даже учить обещался.
— Вот и хорошо. Надо просто за собой следить.
— Ну да, они ведь представляют, им без этого нельзя. Их этому учат.
— Разумеется, — несколько рассеянно сказала Элен.
— Уж это я одолею, — заверил ее Киппс.
— И как одеваться — тоже важно, — продолжала Элен.
Киппс залился краской, но по-прежнему слушал с почтительным вниманием.
— Вы не сердитесь, что я об этом говорю? — снова спросила Элен.
— Нет-нет.
— Не нужно так… так наряжаться. Нехорошо, когда все так с иголочки, сразу видно — только что от портного. Это уж чересчур. Кажется, вы прямо сошли с витрины… как самый обыкновенный богач. В платье должна чувствоваться непринужденность. Настоящий джентльмен всегда одет, как следует и при этом выглядит так, словно это произошло само собой.
— Будто надел чего под руку попалось? — огорченно спросил ученик.
— Не совсем так, просто нужна некоторая непринужденность.
Киппс кивнул с понимающим видом. Он готов был разорвать, уничтожить свой цилиндр — так он был огорчен.
— И вам надо привыкнуть держаться непринужденно на людях, — сказала Элен. — Просто надо поменьше стесняться и не тревожиться из-за пустяков…
— Я постараюсь, — сказал Киппс, мрачно уставясь на чайник. — Буду стараться изо всей мочи.
— Я на это надеюсь, — сказала Элен; и на секунду коснулась рукой его плеча.
Киппс и не заметил этой ласки.
— Буду учиться, — сказал он немного рассеянно. Он был поглощен непосильной работой, которая совершалась у него в мозгу: надо же перевести на непринужденный и изящный язык корявый вопрос, который все не дает ему покоя: «Ну, а свадьбу-то когда сыграем?» Но до самого ухода он так ничего и не придумал…
Потом он долго сидел в своей гостиной у растворенного окна и напряженно вспоминал весь этот разговор с Элен. Наконец глаза его чуть ли не с упреком остановились на новеньком цилиндре. «Ну откуда же мне все это знать?» — вопросил он пустоту. Тут он заметил, что в одном месте шелк потускнел, и, хоть мысли его все еще были далеко, он ловко свернул в комочек мягкий носовой платок и стал наводить глянец.
Мало-помалу выражение его лица изменилось.
— Ну откуда ж мне все это знать, будь оно неладно? — сказал он и сердито поставил цилиндр на стол.
Потом встал, подошел к буфету, раскрыл все ту же книжицу «Как вести себя в обществе» и сразу же, не садясь, принялся читать.
4. Владелец велосипедной мастерской
Итак, собираясь жениться на девушке, стоящей выше него по рождению, Киппс стал готовиться к этой трудной задаче. На следующее утро он совершал туалет в суровом молчании, а за завтраком, на взгляд прислуги, был непривычно важен. В глубокой задумчивости он поглощал копченую рыбу, почки и бекон. Он собирался в Нью-Ромней — поведать своим старикам о великом событии. Причем любовь Элен придала ему смелости, и он решился на поступок, подсказанный ему Баггинсом; тот однажды уверял, что на месте Киппса непременно так бы и поступил, а именно — на полдня нанял автомобиль. Он не стал дожидаться обеда, перекусил пораньше на скорую руку, хладнокровно и решительно надел кепи и пальто, купленные нарочно для этого случая, и, пыхтя, зашагал к гаражу. Все устроилось неожиданно легко, и уже через час, в огромных очках, укутанный пледом, он мчался в автомобиле через Димчерч.
Машина с шиком подкатила к дядиной лавке.
— Погудите малость, будьте так любезны, — попросил Киппс.
Автомобиль дал гудок. Потом еще один — подлиннее, погромче.
— Во-во. Это мне и надо.
Из лавки вышли дядя с тетей.
— Батюшки, да это никак Арти! — воскликнула миссис Киппс.
Для Киппса настала минута торжества.
Он пожал им руки, откинул плед, снял очки и сказал шоферу, что «отпускает его на часок».
Дядя придирчиво оглядел автомобиль и на миг смутил Киппса, спросив тоном знатока, сколько с него содрали за эту штуковину. На зависть соседям дядя и племянник постояли, разглядывая автомобиль со всех сторон, и пошли через лавку в крошечную гостиную промочить горло.
— Нет, эти машины еще не первый сорт, — сказал старик Киппс в расчете на соседей. — Мудрят над ними, мудрят, а хорошего-то пока не видать. В каждой какой ни то изъян. Послушайся совета, мой мальчик, не спеши покупать, лучше обожди годик-другой.
(А Киппс-младший и не помышлял о такой покупке.)
— Ну как, понравилось вам виски, что я прислал? — спросил Киппс, привычно увертываясь от пирамиды детских ведерок, по-прежнему стоящих на самом ходу.
— Виски первый сорт, мой мальчик, — тактично ответил старик Киппс. — Виски что надо, отличное, и выложил ты за него, небось, немалые денежки. Да только не тешит оно меня, будь оно неладно. В него подбавляют шипучку, мой мальчик, и оно меня вон где мучит. — И он ткнул пальцем себя под ложечку. — Изжога у меня от этого, — прибавил он и горестно покачал головой.
— Виски первый сорт, — сказал Киппс. — Я слыхал, его даже пьют директора, какие в Лондоне заправляют театрами.
— А как же, мой мальчик, конечно, пьют, — согласился старик Киппс, — так ведь они все печенки себе посжигали, а я нет. У них натура будет погрубее. А у меня сроду желудок больно нежный. Бывало, ну прямо ни капли не принимает. Но это я так, между прочим. А вот сигары твои больно хороши. Вот сигар этих, пожалуй, пришли еще…
Нельзя же заговорить о любви сразу после разговора о пагубном действии шипучки на желудок, и Киппс принялся благосклонно рассматривать литографию со старой гравюры Морленда (в отличном состоянии, если не считать дыры посредине), которую дядюшка недавно приобрел для него на торгах; потом заговорил о переезде стариков.