Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
По дороге мы никого не встретили – уже начиналось боевое время, и все, кто может, скопились на балконе или поблизости от него.
...Сенаторы играют, ставят на рыцарей, ставят на взводы – кого убьют, а кто убьет сам. Они входят в страшный азарт, я сама видела. Для них деньги не играют роли, но ради копейки удавятся, если эта копейка добыта в игре. Один как-то умер, мне рассказывали – сердце не выдержало. Хотя они, как говорят, бессмертны. И потому им очень скучно. Да любой из нас –
Вокруг сенаторов крутились служители и всякая местная шантрапа. Большей частью они тоже делают ставки на живых солдатиков, тоже играют, подражают начальству.
А рядом с сенаторами сидели наши – Порейко, генерал, Рустем. Они тоже научились играть, но для них главное не играть, а выигрывать, умножать гонорар.
Гарик первым вошел в комнату и сразу сказал:
– Здесь свои, не бойся. Как ты там?
Ответили не сразу. Я замерла в дверях – неужели сейчас я услышу его голос? Наверное, он никогда не поймет, на что мне пришлось пойти, чтобы отыскать и вытащить его отсюда. Только бы рана была небольшой... как в песне.
И он ответил. Хрипло, почти неузнаваемо – но ответил:
– Проходи. Я живой еще.
И тогда я оттолкнула Гарика и первой подбежала к Витечке.
Витечка лежал на полу, под головой у него почему-то была фетровая шляпа. Он лежал на спине вытянувшись, словно ожидал, что придет военная проверка, а раненым положено лежать по стойке «смирно», иначе выгонят из госпиталя.
Я присела на колени перед Витечкой и стала шептать:
– Витечка, я нашла тебя, ну слава богу, я нашла тебя, миленький! Я тебя вытащу отсюда, ты уж мне поверь, я вытащу тебя...
Я стала его целовать, но осторожно, конечно, я придерживала голову ладонью под затылком и сама шептала, ласкала его своим шепотом.
Он открыл глаза – узнал меня. По голосу узнал. Он даже улыбнулся мне.
И тут же нахмурился. Как человек, увидевший змею вместо бабочки.
Он спросил:
– Ты кто?
– Что с тобой, Витечка? – испугалась я. – Это же я, твоя Саша. Не узнал, что ли?
– Как зовут? – спросил он.
– Александра я, Саша. У тебя контузия, да?
– Я ищу Надин, – произнес он медленно. Он меня не узнавал. – Мне нужна Надин. Они изнасиловали ее. Понимаешь, эти ублюдки изнасиловали ее.
– Кто такая Надин? – спросила я.
Гарик не смотрел мне в глаза. Он сказал:
– Это медсестра. Там, внутри, они ее изнасиловали. А потом у нас показывали агитационный фильм, и он все это увидел.
– Какой еще фильм? Неужели ты им веришь?
– Я не верю. Большинство поверили.
– Я сам видел, – подтвердил Витечка. Для себя он оставался Коршуном.
Тогда у меня все внутри оборвалось.
Я поняла, что он еще в отключке. Что он, как они и добивались, отмороженный – он меня не знает.
– Как тебя зовут? – спросила я.
–
Он попытался улыбнуться. Но неуверенно. Слава богу, что хоть улыбки у него не получилось.
– Тебя зовут Витей, – сказала я. – Витечкой.
– Очень приятно. Но мне надо идти. Григорий сказал, что ее можно найти здесь. Это правда?
– Да на хрен мне сдалась твоя Надин! – воскликнула я. Это не потому, что я психическая. Но получилось, словно ты бежишь, бежишь, добежала, а тебе говорят, колбаса кончилась! Так, наверное, раньше вся жизнь протекала.
– Не надо, – сказал Витечка. Он не хотел меня обижать. Так и должно быть. Витечка, который сидел в шкуре этого Коршуна, не любил обижать женщин. Потому их у него одновременно бывало до дюжины, все враждовали, ему приходилось хуже всех. Но он отказать не умел.
– Ничего не изменилось, – сказала я. – Тот же ходок.
– Ходок? – Он не понял слова.
– Ну козел! Сексуальный маньяк.
– Спасибо, – сказал Витечка. – Вы свободны.
Голос его, выражения его. Все по-старому. Только меня нет. Меня не видят и не помнят.
– А чего сюда приперся? – спросила я. Грубо, но это не от плохого отношения к Витечке, а ввиду разочарования.
Я уже губы подставила – поцелуй в диафрагму, как говорили на заре моей туманной юности, а мне вместо поцелуя звонкая пощечина.
– Я ищу Надин, – объяснил Витечка, – они ее изнасиловали и убили, понимаешь?
– Так изнасиловали или нет? Я не выношу боевых подруг, которые разевают рот на мое имущество.
– Я не знаю, – сказал Витечка доверчиво. Он был такой израненный и так плохо забинтован, что мои руки тянулись к нему, чтобы привести его, насколько можно, в порядок. Но я сдерживала себя. Обида была сильнее свойственного мне гуманизма.
– Мне сказал полковник... Григорий, да, Григорий?
– Григорий.
– Он пообещал мне, что найдет Надин. Что Надин здесь, понимаешь? Он меня сюда тащил на горбу, а ты говоришь – он был на нас обижен.
– Откуда ты знаешь Григория?
– Люди должны помогать друг другу. – Он заговорил наставительно, как партайгеноссе на проповеди. – Это способствует их лучшему перерождению. Мы с Гришей в Тирасполе были. Это Приднестровье.
– Спасибо за объяснение, – сказала я. – Что-то я его там не заметила.
Гарик не сдержал улыбки. Ему виделось что-то смешное в нашем диалоге.
– А тебе, – повернулась я к нему, – я ноги выдерну.
– Спасибо за внимание, – сказал Гарик. – Но вряд ли это поможет нашему общению.
– Мне уже ничего не поможет.
Тут и пришел граф фон Шейн. Он вошел как раз в тот момент, когда я спрашивала Витечку:
– А где Валера? Ты Валеру видел или потерял, как и меня?
– Валера? – тупо произнес он.
– Александра, – позвал Гриша от двери, – можно вас на минутку?