Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
– Ты же знаешь, что они отпустят.
– Они бы рады держать меня вечно и вывернуть наизнанку, да мне нечего им рассказать. А этот полковник дядя Миша, ты не представляешь, как он на меня смотрит, была бы его воля... не веришь?
– Не верю.
– Ну и черт с тобой. Ты мне адрес оставишь?
– Я уже написал.
Я достал листок из кармана. Который год собираюсь заказать визитные карточки – необходимо! Научный сотрудник немаловажного учреждения...
– У меня тоже карточки нет, – сказала Александра. Она отодвинула
Когда я клал бумажку в карман, то заметил, что на ее другой стороне записан мой адрес. Значит, мне она не напишет.
На третий день с утра меня отправили вертолетом в Москву, там должны были снять энцефалограммы – я буду давать показания в глубоком сне. Дядя Миша надеялся узнать что-нибудь такое, особенное, чего я сам не представляю. И понять, где же мы были...
Я сидел в лаборатории. Тамара сделала кофе, и, как всегда, жидкий. Ну что за вкусы у человека!
Катрин заметила, что я хочу что-то сказать, взяла чашку, выплеснула ее под протест Тамары в раковину и занялась делом.
– Подытожим, – сказала Калерия. – Все-таки мы что-то с тобой знаем.
– На основе всех наших размышлений и допросов, которые так успешно провел дядя Миша, побывал я на Земле, вернее всего, во время, не очень далеко отстоящее от нынешнего дня, а может, и в наши дни. Но где – не знаю. Если бы я верил в параллельные миры, то, конечно, соблазнительно считать тот стадион параллельным миром. Но он какой-то странный. Люди там немногочисленны и не очень реальны. Как будто в том мире прошла третья мировая война и после нее остались лишь осколки цивилизации...
– Фантазии, – сказала Тамара, которая умеет произносить банальности значительным тоном, – рождаются в больных головах. Но если это мечта, то совсем наоборот.
Мы замерли от глубины мысли, но переварить ее не сумели.
– Может, когда-нибудь они сами дадут о себе знать, – сказала Катрин, ставя передо мной чашку настоящего кофе.
– Мы можем не заметить этого светлого момента, – печально сказала Калерия, у которой в тот день было меланхолическое настроение – что-то у нее неладно дома.
Но тут же наша начальница взяла себя в руки.
– Допиваем кофе и принимаемся за работу. Время не ждет. Гарик пишет отчет о командировке, только не для дяди Миши, а для Академии наук, так что попрошу без грамматических ошибок. Тамара, ты когда наконец приведешь в порядок журнал экспериментов? Саша, мне сегодня в проходной сказали, что тебя вчера задержали при попытке...
– А вот это клевета! – возопил Саша Добряк, не дослушав Калерию Петровну. – Я не выносил, а вносил. И не крокодила, всего-навсего кота.
– Я не позволю убивать мышей, – заявила Тамара. – У них маленькие дети.
Конечно, прямые сравнения некорректны, но я чувствовал себя как человек, возвратившийся из отпуска на Канарских островах
Разумеется, все в лаборатории ждали моего возвращения, даже беспокоились обо мне (в различной степени). Но ведь они не смогут никогда услышать, как трещат латы под ударом меча, как пахнут выгребные ямы заброшенного лазарета, как молит о жизни поганый Порейко. Ну как объяснишь кому-нибудь, даже чуткой Калерии, что я искал и не нашел Риту и боюсь думать о том, что с ней могли сделать на той иллюзорной войне.
А раз они не могут услышать и увидеть то, что слышал и видел я, то для них существование параллельно с нами или где-то над нами гротескного и жестокого мира – плод для размышлений, а не ночные и дневные кошмары.
Кукловоды могут вернуться и снова потребовать дани. И снова найдутся люди, готовые эту дань для них собирать. В конце концов, мы знаем, что сами монголы редко появлялись на Руси – дань для них в охотку собирали русские князья, и еще приворовывали.
Я чувствовал, что это – не последняя моя встреча с хозяевами...
– Кофе остынет, – сказала Катрин. И как бы невзначай прикоснулась ко мне бедром. А я отодвинулся – не обижайся, Катрин, ты не знаешь, какое видение посетило меня.
Старый год
Часть I
ЕГОР ЧЕХОНИН
Почти закон: под Новый год в Москве оттепель.
Две недели природа засыпает город снегом, машет простынями метелей, украшает окна и витрины белыми узорами – и вот за несколько часов все это великолепие размокает.
С неба сыплется мокрая крупа, сугробы съеживаются и темнеют, из подворотен выползают лужи, насморк и кашель набрасываются на жителей столицы – но новогоднему настроению эти неприятности почти не мешают. Ведь люди – мастера обманывать себя надеждами и уверены, что наступивший год в два счета покончит с бедами, болезнями и разочарованиями. Утром проснулся, и все уже улажено. Даже умирать в новом году никто не собирается.
Способность человека к самообману просто фантастическая. Казалось бы, за миллион лет эволюции пора повзрослеть, набраться печального опыта и понять – каждый последующий год хуже предыдущего. И самое лучшее, если бы можно было остаться в прошлом году и никуда не спешить...
Примерно так размышлял Егор Чехонин, поджидая автобус в Ясеневе и наблюдая, как скользит, торопится к остановке толстячок в дубленке, волоча сетку, полную апельсинов, а под мышкой у него бумажный пакет, из которого торчит хвост горбуши.