Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.9

Булычев Кир

– И не деньги?

– Теперь за американские принялись. Давайте перейдем к делу. Меня в любой момент могут отозвать. Чует мое сердце, надвигается бешеный день. Итак, начнем с начала: ваше имя, отчество?

– Берестова Лидия Кирилловна.

– Год рождения?

– Тысяча девятьсот пятьдесят девятый.

– Вот бы никогда не подумал.

– А что вы подумали?

– По крайней мере, на десять лет моложе.

– Нет, к сожалению, я гожусь вам в тети.

– Очень любопытно. Только я вас тетей называть не буду.

– Я этого и боялась.

– Проживаете по адресу…

– У вас указано.

–

Что можете сообщить по поводу событий, имевших место возле вашего подъезда вчера, в семь часов утра? Почему вы так рано поднялись?

– Я провожала мужа в командировку.

– Куда?

– Это имеет отношение к делу?

– Возможно.

– Он улетал в Каир, на конференцию по коптскому искусству.

– Он что, этим искусством занимается?

Лидочка уловила в вопросе снисходительность настоящего мужчины, который занимается настоящим делом, к недомерку-искусствоведу.

– В частности, он разбирается и в этом. Иначе зачем бы египетскому правительству его приглашать?

– Не знаю, – отрезал лейтенант.

Было очевидно, что на месте египетского правительства он загнал бы Лидочкиного мужа на полуостров Таймыр.

– Расскажите, что вы видели.

– Было тихо, – почему-то Лидочка вспомнила сначала, как было тихо. – И вдруг я услышала, что к дому подъезжает машина. Я решила, что Андрей что-то забыл, понимаете?

– Конечно, понимаю. Самое обидное, – согласился следователь. – Я как-то билет дома оставил. На самолет. Подхожу к стойке для багажа, чтобы отметиться, и вспоминаю, что билет лежит на столе. Дома лежит, понимаете?

– Понимаю, – сказала Лида.

Перед окном проехал троллейбус. Люди поднимались, готовясь выйти на последней остановке. Шустов записывал. Из-за этого возникла пауза.

– Пора вам переходить на диктофоны, – сказала Лида.

– Пленки не подпишешь, – возразил Шустов. Он поставил жирную точку и произнес: – Продолжим наш разговор. Следовательно, вы подошли к окну. Кстати, ваш муж уехал на служебной машине?

– Нет, на такси, – сказала Лидочка. – Я подошла к окну и увидела другую машину, белую «Тойоту». В ней было двое. Один толстолицый в большом длинном пальто, вернее всего, верблюжьего цвета.

– Почему вернее всего?

– Потому что рассвет только начинался, и отличить верблюжий цвет от светло-голубого нелегко.

– Но именно верблюжий, а не серый? Почему? – вскричал Андрей Львович.

И в то же мгновение Лидочка заглянула на много лет назад и поняла, почему он стал именно сыщиком и не мог стать никем иным. Он любил дознаваться. Он уже в первом классе допрашивал своих сверстников: а где ты был, а куда ты пойдешь… от него несчастная жена ушла, потому что он ее замучил допросами. Нет, даже не сами допросы были так сладки Андрею Львовичу, как возможность поймать человека, загнать в угол, заставить его смешаться, сбиться с толку, соврать, а потом вывести на чистую воду.

– Верблюжий цвет я вычислила по фасону, – сказала Лидочка.

Шустов отложил ручку, заглянул Лидочке в глаза и спросил:

– Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду под фасоном.

Лидочка искренне ответила:

– Это невозможно, Андрей Львович.

– Вы правы, – признал тогда лейтенант. – Оно было песочным.

Лидочка ему нравилась. Она была женщиной мягкой, доброй и стеснительной. У нее было лицо, которым

можно любоваться, – правильный овал, обрамленный забранными сегодня назад пепельными волосами, губы чуть более полные, чем нравилось лейтенанту, зато такого нежного розового цвета, словно никогда в жизни Лидочка не дотрагивалась до них помадой. И глаза у женщины были серыми, большими, а ресницы вокруг темными и густыми. Пожалуй, глаза были очень красивыми. Лейтенант не знал Лидочку и не догадывался, что губы и ресницы были умело тронуты косметикой, хотя Лидочка и спешила сегодня утром, и, уж конечно, он не подозревал, что Лидочкины глаза могут менять цвет и становиться стальными и узкими, если Лидочка гневается.

Помимо симпатии к прелестной женщине, что так остро и недоброжелательно почувствовала Инна Соколовская, которая надеялась женить на себе Шустова, Андрей Львович имел и дополнительные виды на Лидочку. По обстановке в квартире, по количеству книг, по одежде этой женщины, ну и, конечно же, на основе информации, походя выуженной у коменданта, лейтенант Шустов понял, что Лидочка – не простая жиличка и не простая гражданка, а ее муж не какой-нибудь искусствовед, а член-корреспондент Академии наук и член президентской комиссии. В последние месяцы Шустов принялся коллекционировать нужных людей, ибо понял, что пора уходить в большую политику, где чувствуется такой дефицит квалифицированных юристов и решительных молодых людей, готовых навести в стране спокойствие и порядок. А в таком случае Берестовы могли ему понадобиться. Только не следует думать, что Шустов был циничным и на все готовым карьеристом – все его политические планы пока что оставались в его воображении.

Временно признав свое поражение в вопросе о верблюжьем цвете пальто, Шустов сделал вид, что удовлетворен данным ответом, и стал задавать следующие вопросы.

– Что еще вы может сказать о пострадавшем? – спросил он.

– Ничего, – ответила Лидочка. – Кроме того, что он был модно пострижен.

– То есть без головного убора?

– Разумеется, Андрей Львович. Иначе бы я не догадалась, что он толстощекий и модно пострижен.

– Вы его раньше видели?

– Может быть.

– Что это значит?

– Могла видеть его с Ларисой, но не обратить внимания. Он не первый и не последний толстощекий кавалер нашей фотомодели.

Лидочка постаралась не вкладывать в эту фразу никаких эмоций, чтобы не навлечь на себя новых вопросов следователя.

– Откуда вы знаете, что она фотомодель? – сразу вцепился в это слово Андрей Львович.

– Потому что все в доме знают о том, что она – фотомодель. – На этот раз Лидочка вложила в наименование обозначение профессии.

Шустов был цепок, но не чуток. Его удовлетворил ответ.

– На какой автомашине прибыл пострадавший? – спросил следователь.

При ближайшем рассмотрении глаза у следователя оказались не совсем черными, а темно-шоколадными, но все равно совершенно непрозрачными, что смущало Лидочку, потому что она не могла заглянуть внутрь следователя. Пальцы у Андрея Львовича были не очень короткими, но сильно сужались к концам, и ногти были острыми, как у женщины.

– Пока следствием не выяснено, кто в этой ситуации пострадавший, а кто нет, мы с вами воздержимся от оценок, хорошо? – спросила Лидочка исключительно для того, чтобы перехватить инициативу.