Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.9

Булычев Кир

Соколовская была жилистой, как стайер, но и она с трудом удерживала охваченную яростью Розу.

– Не только она, – сказал Шустов.

– Но кто еще? Если вы не скажете, я вынужден буду уйти.

– Тогда я вас задержу.

– Только посмейте!

Слышно было, как подвинулся стул.

– Да постойте вы! – Шустов, видно, тоже поднялся. Но опоздал.

Дверь распахнулась, и в коридор выбежал свидетель Осетров.

Менее всего на свете он ожидал, что именно в тот момент махонькая Роза вырвется из рук Соколовской и бросится

к нему с криком:

– Это он! Это он! Не уйдешь, гад вонючий! Убил девочку, такой хорошей, такой доброй была, все за молоком мне ходила, а ты зачем ходил, удовольствие получал, а она потом плакала на всю лестницу. Я, как мама родная, ее утешала…

Осетров стал отступать к двери. Дверь в кабинет оставалась открытой, и в ней, ничего не предпринимая, возвышался лейтенант Шустов.

– Это провокация! – сообщил Осетров Шустову. Он прижимал к груди зеленый рюкзак. – Это гнусная провокация.

– Погодите, гражданка Хуснутдинова, – мягко сказал Шустов. – Мы с вами еще поговорим. Но я вам очень благодарен, что вы узнали этого гражданина и указали нам на его роль в судьбе потерпевшей.

– Это ты говоришь, что потерпевший, – возразила Роза. – А для меня она уже не потерпевший, для меня она уже совсем погибший.

– Хорошо, хорошо, погодите, через несколько минут я вас приму. А вы, гражданин Осетров, уходите или хотите еще со мной поговорить?

– Я ухожу! – решительно заявил Осетров, но вместо того чтобы уйти, отступил в кабинет и даже затворил за собой дверь.

Слышно было, как скрипят, стучат по полу стулья – мужчины вновь занимали свои места.

– Я чего натворила! – расстраивалась Роза.

– Может быть, ты правильно поступила, – сказала Инна. – По крайней мере, он теперь знает, что соврать ему будет нелегко.

– Вы будете дальше рассказывать? – спросил за дверью Шустов.

– Я не несу никакой ответственности за ее самоубийство! – попытался дать арьергардный бой Осетров, но Шустов не обратил на это никакого внимания.

– Записываю, – сообщил он.

– В последнее время, – сдался Осетров, – мои отношения с Аленой ухудшились. Они, разумеется, не стали враждебными, однако ее требования, капризы стали совершенно невыносимы. Я открытым текстом сказал ей, что не могу на ней жениться, не могу покинуть жену, с которой прожил почти тридцать лет, сына, внуков… Иногда она понимала меня и даже сочувствовала. И, наверное, мы нашли бы с ней какой-нибудь путь к мирному расставанию, но ее подруга Соня Пищик делала все, чтобы изобразить мое поведение в глазах Алены в самых плохих красках.

– Подождите, – попросил Шустов. – Я записываю.

Роза энергично кивала головой, подтверждая слова Осетрова.

– Алена – натура нервная, если не сказать истеричная. Причиной тому ее тяжелое детство, когда ее мать, пустившись во все тяжкие, бросила ее на руках у старой бабушки, девочка росла без отца, она хотела ребенка, работой занималась не той, которая ей подходила… Все мои усилия доказать ей, что вся ее жизнь впереди,

что она еще найдет себе и мужа, и отца будущего ребенка… все впустую. Тут были и истерики, и угрозы самоубийства, и даже звонки моей жене. Знаете, как звонят, потом дышат в трубку… а то еще и пустят грязное ругательство. Но это уже Сонькина работа. На службе все уже знали, мне было трудно глядеть в глаза людям… Но ведь и не порвешь так вот, бездушно… У вас можно курить?

– Курите, форточка открыта.

Лидочка догадалась, что последние слова были адресованы Инне, которая вознамерилась было ворваться в комнату и прекратить курение в служебном помещении, но сдержалась.

– Что случилось во вторник, 15 февраля?

– Она позвонила мне и просила приехать. Я не мог, у меня день рождения внука, она отлично об этом знала. Тогда она заявила, что если я этого не сделаю, то она обязательно покончит с собой. Это был чистой воды шантаж, и я не принял его всерьез, но потом пожалел Алену и приехал на минутку. Настроение у нее уже изменилось. Она встретила меня сухо, почти враждебно и сообщила, что на самом деле нам пора расстаться.

– Значит, вы признаете, что находились с потерпевшей в интимных отношениях? – как-то удивительно не вовремя вмешался Шустов.

– А вы об этом еще не догадались?

– Я должен это зафиксировать.

– Да погодите, дайте досказать, потом будете фиксировать, мать вашу!

Слова Осетрова возымели действие. Шустов замолчал.

– Честно говоря, я почувствовал облегчение. И даже как-то воспользовался моментом, чтобы подвести черту под нашими отношениями. Я взял с комода шкатулку. У нее давно стояла на комоде шкатулка, в ней лежали всякие там пуговицы и нитки, сложил, разумеется, с разрешения Лены в нее некоторые вещи, которые мне принадлежали.

– Какие вещи? – недрогнувшим голосом спросил Шустов.

Лидочка вздохнула – все тайны имеют рациональные объяснения.

– Она вернула мне некоторые подарки…

– Бьющиеся? – неожиданно спросил Шустов.

– Почему бьющиеся?

– Да вы подумайте: вот вы пришли в дом к близкому вам человеку, и тот говорит: «Возьми свои подарки, возьми то, что оставлял здесь, помнить о тебе не хочу!» Так?

– Приблизительно так.

– Вы берете с комода шкатулку и высыпаете из нее пуговицы и нитки на комод, а потом складываете в шкатулку ценные вещи. Непонятно.

– Что непонятно?

– Зачем вам понадобилась шкатулка? Неужели в доме не нашлось пластикового пакета?

– Да… Но среди вещей были тяжелые, например, пепельница из нефрита.

– Нет, нет, все равно не получается! У вас с собой был портфель.

– Не портфель, а небольшая сумка, потому что я сказал дома, что иду за хлебом. Совсем маленькая сумка.

– У него маленькая сумка была, – подтвердила Лидочке Роза.

– Ну, взяли бы у Елены Сергеевны какую-нибудь ее старую сумку. А тут – шкатулка! И дома как вы объяснили, что шкатулку принесли?