Кирон Голова-в-Облаках
Шрифт:
– Ты не хочешь на мне жениться?
– Я хочу летать. Она вздохнула.
– Мы должны пожениться. Мы обязательно поженимся. Ты станешь знаменитым мастером. И у нас родятся трое детей. А самая великая твоя картина будет про рыбу, уничтожающую людей огнем. Это предсказано. И с этим ничего не поделаешь.
– Предсказано?
– изумился Кирон. Петрина улыбнулась.
– Прошлым летом в замок пригласили Маркуса, астролога из Лондона. Господин Фитзалан хотел знать, будет ли у него когда-нибудь сын.
– Ну?
– Моего отца вызвали починить опору, на которую
– К черту пчел! Я один определяю свое будущее. У мастера Хобарта я, конечно, доучусь. С этим ничего не поделаешь. К тому же он очень добрый и самый лучший из всех художников. Да мне и нравится рисовать. Но когда я стану мужчиной, все пойдет по-другому. Я сам стану себе хозяином. И сам выберу свое будущее. Я хочу научиться летать.
– Ты что, отрастишь себе крылья?
– Я сделаю летающий аппарат. Петрина побледнела.
– Летающий аппарат? Кирон, будь осторожен. Конечно, ты можешь говорить об этом со мной. Я твоя будущая жена, мать твоих детей. Но не вздумай рассказать про летающие машины кому-нибудь еще, особенно учителю или священнику.
Кирон сжал ее руку и опрокинулся на спину, глядя в небо сквозь густую листву бука.
– Я не дурак, - сказал он.
– Учитель мало чем отличается от священника, разум его закоснел в правилах и обычаях. Но если учитель просто старый слабый человек, то священник...
– Священник не задумываясь отправит тебя на костер!
– резко вставила Петрина.
– В наши дни детей не сжигают. Даже тебе следовало бы это знать.
– В наши дни сжигают мужчин, а придет день, и ты станешь мужчиной. Два года назад сожгли фермера из Чичестера за то, что он придумал машину для уборки пшеницы. Кирон, ради меня постарайся не мечтать больше о летающих машинах. Подобные мысли слишком опасны.
– Все интересное опасно.
– Кирон глубоко вздохнул.
– Посмотри сквозь эти листья на небо. Такое голубое, красивое... Когда по нему проплывают облака, неужели тебе не хочется их потрогать? Они же, как острова, огромные острова в небе. Придет день, и я поплыву среди этих островов. Придет день я протяну руку и потрогаю облака.
Петрина вздрогнула.
– У меня от таких диких разговоров мороз по коже.
– У меня тоже. Но Первые Люди имели летающие машины, Петрина. Серебряные птицы, которые ревели как драконы и летали высоко за облаками. Так говорит учитель, и даже священник вынужден с ним согласиться. Это история.
– Первые Люди уничтожили себя, - возразила Петрина.
– Так же, как и Вторые Люди, - спокойно сказал Кирон.
– У них тоже были летающие машины, может, не такие хорошие, как у Первых. Здорово, наверное, было проноситься с огромной скоростью над землей и видеть, как люди копошатся на ней, словно насекомые.
– Люди - не насекомые!
– С высоты все живые существа кажутся насекомыми.
–
– Машины не понимают, где добро, а где зло, - рассмеялся Кирон. Машины не умеют думать. Думать умеют только люди.
– В таком случае, - заявила Петрина, - много думать - это зло, особенно если думать о запретных вещах.
Неожиданно Кирон почувствовал себя взрослым.
– Не волнуйся, малышка, - сказал он.
– Я не буду думать слишком много. А у тебя, наверное, действительно будет трое детей, как и предсказал астролог... Я знаю здесь рядом одну сливу. Хочешь, посмотрим, не созрела ли она?
Петрина подпрыгнула.
– А я знаю, где есть яблоня. Наверху яблоки уже красные!
Взявшись за руки, они побежали по просеке в роскошное золотое сияние позднего летнего дня.
2
По случаю исполнения Кирону десяти лет был устроен прощальный завтрак. Мальчик съел его с приличествующей данному случаю торжественностью. Затем пожал руку Жерарду, своему отцу, и поцеловал Кристен, свою мать, по разу в каждую щеку. Прощание было чисто ритуальным, на самом деле они еще часто будут видеть друг друга. Тем не менее символически детство Кирона закончилось. Он больше не будет спать в доме своего отца.
Жерард произнес:
– Сын, теперь ты будешь во всем помогать мастеру Хобарту. Он передаст тебе свой опыт. Пройдут годы, и твои картины украсят стены замка. Возможно, они попадут и в большие дома Лондона, Бристоля и Брума. Что ж, значит мы с матерью жили не напрасно.
– Отец, - слезы душили Кирона без всякой на то причины, - я выучусь у мастера Хобарта всему, что возможно. Я постараюсь стать достойным вас. Будь на то ваша воля, я тоже стал бы столяром. Но вы пожелали, чтобы я писал портреты, и я постараюсь не уронить чести Кирона, сына столяра. Кристен обняла его:
– Я даю тебе три рубашки, три куртки и трое гамаш. У тебя есть тулуп из овечьей шкуры и крепкие ботинки. Все это я уложила в мешок из оленьей шкуры. Не простужайся, Кирон, и ешь хорошо. Мы... мы любим тебя и следим за твоими успехами.
Кирон почувствовал, что она тоже несчастна, и не мог понять, почему. Предполагалось, что это праздничный и значительный день для ближайшего окружения семьи.
– Мы скоро увидимся, мама!
– Кирон улыбнулся, пытаясь хоть как-то приободриться.
– Да, но ты больше не ляжешь спать в кровать, которую сделал для тебя отец, и не свернешься калачиком под пуховым одеялом, которое я сшила еще до твоего рождения.
– Ну хватит, Кристен, - сказал Жерард, - а то мы сейчас расплачемся.
Он посмотрел на жену и вдруг заметил, что в волосах у нее пробивается седина, на лице появились морщины. Хотя в свои двадцать восемь лет она сохранила прямую осанку и высокую грудь.
Кирон поднял мешок из оленьей шкуры. Вдруг он проникся торжественностью момента и очень официально проговорил:
– Что ж, всего вам доброго. Благодарю вас за то, что подарили мне дыхание жизни. За то, что кормили меня и в зной, и в стужу. Да пребудет с вами Лудд.