Кирон Голова-в-Облаках
Шрифт:
– Сеньор Фитзалан, как я смогу запечатлеть вашу дочь на коне, да еще прыгающую через ворота в семь бревен?
– Не знаю, мастер Хобарт, да мне и нет до этого дела, - спокойно ответил сеньор Фитзалан.
– От этого зависит мир в моей семье, во всяком случае на время, и я требую, чтобы картина была написана.
– Но сеньор...
– Никаких "но", господин художник. Причем постарайся, чтобы лошадь вышла такой же привлекательной, как и всадница. У меня прекрасная конюшня; люди должны это увидеть.
–
– Да успокойся, наконец! Дрожишь как осенний листок. Надеюсь, ты не будешь так трястись с кистью в руке?
– Нет, сеньор, - поспешно ответствовал мастер Хобарт, - это дрожь от волнения. Когда в моей руке кисть, она тверда, как камень.
– Если ей достанет твердости хорошо изобразить всадницу и лошадь, я оценю это в пятьсот шиллингов.
– Благодарю вас, сеньор.
Нахмурившись, Фитзалан сурово уставился на старика.
– Но если полотно мне не понравится, ты его съешь!
– Да, сеньор, благодарю вас.
Крепко сцепив перед собой руки (отчасти, чтобы скрыть дрожь) и низко кланяясь, как приговореннйй, чью казнь только что отложили, мастер Хобарт удалился.
– Хобарт!
– Да, сеньор?
– Подожди. Эта картина... Ты начинай работать, мастер Хобарт, но не спеши. Понял?
– Да, сеньор, - тупо ответил художник, хотя не понял ничего.
– Мисс Элике - очень послушная и любящая дочь. Вместе с тем она... как бы это выразиться... бывает нетерпеливой, если не сказать, упрямой.
– Точно так, сеньор.
– Нет, не точно так! Черт бы тебя побрал. Неужели ты и впрямь так бестолков?
– Я понял, сеньор. Вся округа знает, что мисс Элике...
– Хобарт, ты выживший из ума старик. Ты ничего не понимаешь в женщинах.
– Ничего, сеньор.
Неожиданно до Фитзалана дошло, что Хобарт действительно выживший из ума старик, ничего не понимающий в женщинах.
– Прости, меня, старина. Я был груб с тобой.
– Вы оказываете мне слишком много чести, сеньор.
Фитзалан улыбнулся.
– Поделюсь с тобой как с другом, Хобарт. У мисс Элике, да благословит ее Лудд, весьма странные причуды. Ей нужны потехи и развлечения. А женские развлечения дорого стоят, Хобарт. Взять эту картину. Сможешь сделать ее за неделю?
– Видите ли, сеньор...
– Сможешь или нет?
– Да, сеньор.
– Вот мы и дошли до главного. Ты не сделаешь ее за неделю, мастер Хобарт. Ты не сделаешь ее и за месяц. Тебе потребуется время. Много времени. Ты должен сделать массу набросков и извести мою дочь позированием, или как оно там называется. Работать много и долго, ясно?
– Ясно, сеньор.
– Мисс Элике будет тебя ругать. Я выскажу свое недовольство. Но ты не торопись. Понимаешь меня, Хобарт?
– Да, сеньор.
– У мисс Элике слишком много свободного времени. Ты займешь ее время, сколько сможешь, только чтобы это не бросалось в глаза. И... твой
– О сеньор!
– Хобарт почувствовал себя увереннее.
– Это самый смышленый и работоспособный молодой человек, его успехи в обращении с кистью, мелом, карандашом, углем и угольным...
– Довольно! Ни к чему перечислять его воинские доблести. Я видел парня возле замка, Хобарт, да и во владении встречал не раз. Весьма приятный юноша. Да, весьма приятный. Пусть он прислуживает мисс Элике. Пусть выезжает с ней, гуляет. Пусть сделает побольше этих, как вы, черт побери, их называете?
– Предварительных набросков?
– рискнул Хобарт.
– Набросков, рисунков, что хочет, но чтобы два месяца у девчонки не было ни одного свободного дня, а лучше и вечера тоже. Понял?
– А как же мисс Элике, сеньор? Ведь она устанет...
– Плевать на мисс Элике! Женщины не устают, когда на них смотрят или когда вокруг вертятся восхищенные художники... Семьсот пятьдесят, Хобарт, и ни пенни больше. Ты выслушал мои требования. Теперь ступай.
Хобарт попятился, на лбу у него выступил пот. Безусловно, новые заботы можно утопить только во французской или шотландской водке. Характер мисс Элике был хорошо известен. Кроме того, с печальной ясностью Хобарт осознал, что никогда не был силен в лошадях.
6
Мисс Элике доводила Кирона до отчаяния. Это была необузданная юная леди. Дикая, очаровательная, властная, скучающая. И умная. Достаточно умная, чтобы сообразить, что Кирона принесли в жертву, дабы ее умилостивить; перед ней мальчик для битья. Как бы то ни было, применять хлыст ей нравилось - и на словах, и на деле.
В первое же утро, когда Кирон явился с угольными палочками, бумагой и мольбертом, она принялась изводить его едкими замечаниями по поводу его костюма, акцента, происхождения, невежественности.
Кирон установил мольберт и приступил к работе. Но рука его дрожала, и рисунок выходил ужасно. Кирон это видел; девушка тоже.
Мастер Хобарт, как мог, осторожно объяснил Кирону его миссию.
– Видишь ли, сынок, - старик все чаще прибегал к такому обращению, здесь замешаны дипломатические соображения. Сеньор Фитзалан был со мной совершенно откровенен. Он хочет, чтобы мисс Элике несколько отвлекли. Я уже стар для таких дел. Поэтому...
– Поэтому дежурной обезьянкой буду я, - сказал Кирон спокойно.
– Я бы не стал определять твою роль такими словами.
– Хобарт не сумел скрыть раздражения.
– Твоя задача - наброски, без которых нам не обойтись при выборе окончательной композиции.
– Обезьянка с кисточкой, - сделал уступку Кирон.
– Картину будете писать вы. А я должен затягивать дело, пока вы с сеньором Фитзаланом не решите, что момент наступил.
– Нет же, нет!
– запротестовал Хобарт.
– Писать портрет будешь ты.