Киров
Шрифт:
— Или мы могли бы отправить Ка-226, чтобы осмотреть их. Вы смогли бы опознать их?
— Думаю, да, адмирал.
— Нет, — сказал Карпов. — Мне нужны вещественные доказательства, а не просто оценка человека с камерой. Мне нужно увидеть эти корабли лично.
— Что же, вы могли бы полететь с ними, Карпов. Однако, если это крейсер УРО, вам придется быть крайне осторожным.
— Если мы намерены сблизиться с этими кораблями, — сказал Федоров, — мы могли бы установить наблюдательный пост на вершине надстройки. Дальность обзора составит от двенадцати до четырнадцати миль, а на радаре они будут замечены намного раньше. Имея там хорошую оптику, мы могли бы
— Мы можем подойти и ближе, — кисло сказал Карпов. — Если они посмеют напасть, я быстро порву их.
— Очень хорошо, — сказал адмирал. — Тогда именно так мы и поступим, и я надеюсь, что мы успеем до того, как грозовой фронт сделает визуальное наблюдение невозможным. Однако, капитан, я буду на мостике во время операции. — Он посмотрел на Карпова, отметив его реакцию.
— Выдвигаемся. Все, желающие отдохнуть, могут немного выспаться. Я уже отдохнул и принимаю корабль, Карпов. Можете идти и немного отдохнуть. Жду вас на мостике через шесть часов. К тому моменту мы сблизимся с этими кораблями. Федоров — рассчитайте курс. Мне нужно оказаться к западу от острова Ян-Майен.
— Так точно.
Карпов тяжело вздохнул, все еще будучи убежден, что они попусту тратят время. Однако на первый план для него вышел живот. Он был голоден и нуждался в пище и сне прежде, чем вернуться на мостик. На пути к офицерской столовой он остановил Орлова, отвел его в сторонку и спросил, что тот думает.
— Одно сплошное v'zАdnitse, капитан. Как там говорят американцы? По реке из дерьма без весел. Это бред. Чем больше я обо всем этом думаю, тем больше мне представляется, что я сошел с ума. После всего этого все вокруг словно нереальное.
— Не быть дураком, Орлов. — Да, я знаю, что все может выглядеть убедительно, но все, что мы видели, могло быть частью психологической операции НАТО, даже ликвидация объектов на Ян-Майене, что бы не говорил доктор.
— Я в этом не уверен, Владимир. И именно это не дает мне покоя. Я был на этом острове и я говорю вам, что там не было ничего, когда мы облетели его несколько часов назад. Нельзя снести там все за несколько часов. Вы думаете, они сложили все в каком-то подземном бункере и поставят на место, когда вдоволь посмеются над нами? Я мог бы принять все остальное, даже тот самолет, но остров меня действительно озадачил.
Карпов не отвечал довольно долго. Ему также трудно было не поверить в доказательства, которые они обнаружили на острове. Но что-то в нем заставляло его упрямо цепляться за мир, откуда он был родом, словно не желая отпускать реальность, которая ушла, возможно, навсегда. Он ощущал себя пауком без паутины, мышью без норы. Ему было негде спрятаться. Однако другая часть его сознания уже начала медленно ползти вперед, оценивая возможности.
— Кто, по-вашему, наш враг, Орлов?
— Американцы, немцы, англичане, все они, насколько я могу судить. Разве они не сговорятся в любом случае? У нас мало друзей в мире, капитан. Даже китайцы недобро косятся на нас в эти дни.
— Но давай представим себе невозможное. Если мы действительно в 1941 году, вы бы присоединились к Великобритании в борьбе с фашистской Германией?
— Я бы отыскал способ пристукнуть их обоих, — решительно сказал Орлов.
Карпов некоторое время подумал, пока они шли, и на подходе к офицерской столовой подался к Орлову и тихо отдал приказ:
—
Орлов усмехнулся.
— Обдумываете ситуацию с разных точек зрения, капитан? Ваше мнение об обеспечении лучшего места для нашей страны после войны мне нравится. Да, у нас мощный корабль, но и адмирал тоже прав… У нас всего шестьдесят ракет, и то нам повезло иметь на борту столько. Запасные ракеты «Москит-2» сложены в ящиках под палубой, и если туда попадут, мы сгорим синим пламенем. Мы должны быть осторожны, вне зависимости от того, что это за корабли и какой сейчас год. То, что Североморск молчит, меня очень тревожит. Я не знаю, какой вариант пугает меня сильнее. Если это окажется не Вторая Мировая война, то восемь часов назад могла начаться третья. Вот и выбирай. Кошмар, что одно, что второе.
— Если все так, то нам придется бороться за свои жизни. Однако, у нас есть средства защитить себя. И мы может ударить сильнее, чем любой корабль в мире.
Когда Орлов встал, чтобы уйти, Карпов остановил его и сказал:
— Да, мы ограничены в средствах и должны быть осторожны в их использовании. Но у нас есть и другие средства, а я не так брезглив, как адмирал, в вопросах их использования.
Орлов ничего не ответил и ушел, направившись на нижние палубы, чтобы проверить, как шло плановое техническое обслуживание систем корабля.
Карпов остался в столовой на некоторое время, хотя аппетит полностью пропал. Он рефлекторно ел, собирая подливу куском черного ржаного хлеба, но мысли его блуждали в совершенно иных областях. Как обычно, он ел в одиночестве, за исключением случаев, когда к нему присоединялся Орлов [57] . Никто из младших офицеров никогда не желал присоединиться к нему за столом, а когда он входил, они и вовсе понижали голос и прекращали разговоры, словно могли как-то побеспокоить капитана.
57
Кстати, такой вопрос… А почему на корабле нет старпома?
Карпов понимал подобное отношение своих подчиненных. В каком-то смысле это был знак уважения, хотя в глубине души он понимал, что они избегали его из страха. Какая-то часть сознания говорила ему, что это хорошо — ведь подчиненные должны проявлять здоровое уважение и иметь здоровый страх по отношению к старшим офицерам, верно? Но какой-то внутренний голос из глубины души говорил ему, что подобная отрешенность была вызвана кое-чем еще. И слышать этот голос ему не хотелось.
Да, по большому счету, он был одинок в этом мире. У него был небольшой kollectiv на корабле, но никто не ждал его на берегу. Когда корабль возвращался в Североморск, остальные члены экипажа спускались по трапам в объятия жен, детей и родителей, но не он. Его родителей давно не было в живых, а он был слишком занять махинациями на карьерной лестнице, чтобы думать о браке. Не было секретом, что в его бумажнике не было фотографии любимой, оставшейся где-то там. Да, у него были звание и полномочия, но даже у последнего мичмана, старшины или даже матроса, занятого какой-то неквалифицированной работой где-то под палубой было то, чего не было у него. Это делало их банальное и бессмысленное существование сносным, подумал он. Им было достаточно жирных щек своих devushkas и babushkas.