Кирюша из Севастополя
Шрифт:
Баглай потянул стоящего рядом маленького моториста.
— Держись, Кирюша, — напутствовал он, помогая подростку спуститься за борт.
Сильные руки рулевого подхватили Кирюшу и поставили на ускользающее дно шлюпки.
— Садись ближе до кормы, — приказал Кеба. — Отдавай, старшина!
Коротко хлестнул по мокрому борту конец швартова, брошенный Баглаем, и в ту же секунду ветер и зыбь повлекли шлюпку прочь от сейнера.
Подхваченная борой, она без помощи гребцов помчалась в ночь, кружась в толчее волн, взлетая на головокружительную высоту и неудержимо соскальзывая с гребней в пропасти водоразделов.
— Пригнись! — долетело с кормы. — Хватайся за банку!
Кирюша обнял обеими руками доску сиденья и охнул от боли. Волна смаху толкнула его, окатила с головы до ног и придавила к доске. Диск автомата врезался в грудь с такой силой, что было невозможно сдержать стон. Ватная одежда сразу набухла, впитав воду, как губка, и железными обледенелыми доспехами прильнула к телу.
Продолжая держаться одной рукой за выступ сиденья, Кирюша другой скорехонько передвинул автомат на бок и, заслышав шипенье очередной волны, снова распластался на дне шлюпки.
С каждым мгновением бора влекла шлюпку все ближе к острозубым уступам береговых скал, к неприметной в ночи расщелине, которая имела условное название Балки Разведчиков.
Ночь скрывала все, кроме неровной полосы прибоя. Вой боры и грохот наката дополняли друг друга, поглощая любой посторонний звук, но маленькому мотористу чудилось, что стук его зубов слышен на все море.
Кирюша продрог и, коченея без движения, трясся мелкой дрожью, ожидая, когда Кеба подаст сигнал, что пора взяться за весла: единственная возможность согреться и унять дрожь.
Ожидание было напрасным. Бора вполне заменяла гребцов. Кеба сознательно приберегал свои и Кирюшины силы на обратный путь. Испытания только начались, и неизвестно, что в конечном счете было труднее: высадка пассажира на захваченный противником берег или возвращение на веслах наперерез штормовой зыби.
Гребень огромной волны зашипел возле борта с такой силой, будто неподалеку выпускали пар из котла.
Не оглядываясь, Кирюша прижался к дощатому сиденью и почувствовал, что шлюпка, став почти вертикально, взбирается на отвесную гору.
Сердце замерло, угадав близкую беду, хотя Кирюша и не сообразил, что произошло, когда невыносимый удар вырвал из его рук спасительную доску. Холодная муть с торжествующим ревом сомкнулась над ним, а слух болезненно уловил хрустящий звук: треснуло и раскололось днище шлюпки, разбитой о камни.
Кирюша захлебнулся и, вращаемый водоворотом прибоя, забарахтался в пене на скалах, напрасно силясь задержаться, на их скользких от водорослей, покатых стенках.
— Федор Артемович! Кеба! — испуганно выкрикнул он и налетел на препятствие, принятое им за камень.
— Ша! — сердито прогудел рулевой, схватив Кирюшу за шиворот.
— До балки! Ходу до балки! — узнал подросток голос Федора Артемовича и, цепляясь за Кебу, выкарабкался на берег, еще не понимая, что стряслось непоправимое.
Балка Разведчиков
Это было странное путешествие впотьмах, по невидимым крутым склонам, спускам и обрывам. Кирюша то спешил вприпрыжку за Кебой, когда идущий впереди Федор Артемович ускорял шаги, то полз вслед за рулевым, потеряв представление о времени, расстоянии и направлении. Только по рокоту прибоя, который с каждой минутой слышался все глуше и отдаленнее, подросток догадывался, что Федор Артемович уводит их прочь от моря. Скользкая галька и мокрые выступы прибрежных скал, покрытые морской пылью, остались позади. Под ладонями Кирюши были острые комья глинистой почвы, затвердевшие от ночных заморозков; хрустели, поддаваясь нажиму тела, замерзшие лужицы; попадалась колючая, высохшая трава, шуршащая от малейшего прикосновения к ней. Сердце маленького моториста частило вроде мотора, пущенного полным ходом.
Напряжение было настолько сильным, что Кирюша перестал ощущать холод и противную сырость промокшей одежды. Стараясь не дышать, он пробирался в темноте, спускаясь по склону, ничего не видя, и чуть не вскрикнул, когда кто-то внезапно схватил его за плечо и потянул в сторону.
Он дернулся вперед, чтобы высвободить плечо, и уткнулся в широкую спину Кебы.
— Эк, малыш пугливый! — шепнул рулевой, сообразив, что послужило причиной испуга Кирюши. — Держи-дерево за фрица принял. Отцепи колючки и пригибайся пониже. Тут все дно в кустах.
Смущенный Кирюша, промолчав, нашарил рукой ветку цепкого кустарника.
— Уже, Кеба.
— Пристраивайся в кильватер, — ответил рулевой.
И они опять поползли один за другим, то и дело цепляясь за царапающие до крови игольчатые ветви, забираясь в глубь колючей чащи держи-дерева и ориентируясь на слух — по шороху, который оставлял за собой, подобно следу, Федор Артемович.
Наконец шорохи впереди смолкли.
— Стоп, — раздался над ухом Кирюши сиплый голос Федора Артемовича. — Переждем до рассвета, чтобы не нарваться на скрипачей: их дозоры шляются кругом балки… Выжимайте воду из робы, а тогда залазьте в гостиницу. Отдельных номеров, правда, нет, но тепло.
— Эге, — обрадованно сказал Кеба, — попали в то место, где боцман и сигнальщик с восемьдесят седьмого Эс-Ка [13] ховались, когда их шлюпку разбило, как нашу.
— То самое, — подтвердил Федор Артемович, разувшись и выливая из сапог воду. — Такую пещеру вырыли, что в ней зимовать вполне возможно.
— Пещеру? — восхищенно переспросил Кирюша, стаскивая неподатливые сапоги.
— Давай-ка на пару выкрутим, — предложил Кеба, помогая ему снять мокрый ватник. — Берись, Кирилл Трофимыч, поднатужься.
13
СК — сторожевой катер.
Поторапливаемые холодом, они быстро выжали воду из одежды.
— Лезь сюда. Ниже голову…
Последние слова Федора Артемовича прозвучали будто из-под земли.
Вытянув, как пловец, руки, Кирюша протиснулся в узкую дыру, вырытую в склоне балки, и сразу почуял приятный запах сухой земли и прелой травы.
Пахну?ло теплом, но ощущение его вызвало приступ неудержимой дрожи, как всегда, когда озябшее тело начинает согреваться.
Кирюша подполз к Федору Артемовичу и распластался возле него на травяном ложе.