Кисельные берега. Книга вторая
Шрифт:
Что ж, пожалуй, можно попробовать…
Но из трюма девку доставать придётся, пока цвет лица не испортился. А также отмывать, откармливать, прогуливать и развлекать – короче, приводить в порядок: чтобы глаза и волосы блестели, щёки и плечи румянились, а уста улыбались.
– Купив тебя в этом вонючем Цзудухэ, – торговец отпустил её подбородок и Кира с облегчением перевела дыхание: всё-таки совладала с первым порывом – не отпихнула бесцеремонного агарянина! – я заложил фундамент твоего счастья, выраженного в благодарности судьбе. Ты осознаёшь это, надеюсь? Или, может, есть ещё какие-то препятствия для постижения
– В туалет, – проговорила Кира деревянными губами.
Асаф пассаж оценил – он расхохотался, по своему обыкновению громко и раскатисто, запрокинув голову. Потом хлопнул девку по колену и поднялся:
– Всё к твоим услугам, о персик моего сердца! Поганая бадья в том числе!
Он легко вскочил на ступеньки всхода:
– Али! Принесёшь ей еды получше и пообильней, скажешь, что я распорядился. И не забудь запереть люк, как отлучишься! Эта хитрая лисица не преминет ускользнуть, если оставить ей хоть малейшую лазейку. Не так ли, хабиби?
Асаф растаял в солнечном квадрате люка. За ним скрылся Али, грохнув крышкой люка и лязгнув запором – исполнительный, зараза…
Проводив их взглядом, Кира опустила голову на свои лодыжки со следами верёвок, потёрла их ослабевшими руками. Получалось плохо. Она вздохнула, сползла с фасолевого мешка и поковыляла в угол, за бочки с маслом, где ей организовали отхожий угол с бадьёй.
Последнее желание, должное по теории её хозяина привести душу к принятию обстоятельств и, следовательно, к обретению счастья, было исполнено. Но счастье что-то не приходило… Должно быть, в пути забуксовало и никак не стронется с места.
Зато, дрогнув всем своим могучим деревянным телом, стронулся вдруг корабль. Кира этого, конечно, не увидела, но почувствовала его скользящее движение по мелкой речной ряби – за время плавания в составе Никанорычева каравана она привыкла отличать едва уловимую разницу между статичным покачиванием на якоре и свободным движением.
Кусая губы, пленница полезла на штабеля ящиков, сложенных у единственной здесь вентиляционной щели под самой палубой. Взгромоздившись на верхотуру и осторожно привстав на коленки, высунула нос наружу: какой солнечный, какой яркий, почти праздничный день глянул на неё с воли! Он горел золотом листвы, яркой зеленью травянистых склонов, слепил нестерпимо-голубым небом, пестрел разномастной, разноцветной толпой, суетящейся на причале. Вверх, в город убегали живописные улочки Цзудухэ с чёрно-черепичными крышами и красными бумажными фонариками над каждым входом…
Берег уплывал как несбывшаяся надежда. Кира сглотнула слёзы бессилия, не позволяя им пролиться – не время киснуть!
Дау приостановился, готовясь к развороту… Вёсла легко толкнулись с одного борта –ррраз! И ещё – ррраз!..
Пленница жадно вглядывалась в причал, словно в лицо покидающего её возлюбленного, и…
Что это? В смысле – кто это? То есть… ежу понятно – кто это! Как он здесь очутился?
– Сырник! – заорала Кира на волю. – Сырничек!
Пёс вздёрнул уши, сделал охотничью стойку, прислушался…
– Сырник, я здесь! – стонала Кира, как будто от того, что она его дозовётся, что-то изменится.
Вёсла снова толкнули махину корабля, разворачивая от причала. Берег медленно поплыл за корму, а Сырник беспорядочно и несколько растерянно заметался, залаял звонко, с подвывом… Потом бросился в толпу, тут же вынырнул из неё, залаял на реку. Снова метнулся туда-сюда и… вывел на мостки здоровенного, грузного и бородатого человека в сафьяновых сапогах. Тот удивлённо хлопнул себя по бокам, погрозил псу пальцем, что-то стал ему выговаривать…
– Никанорыч… – узнала Кира. – Порфирий Никанорыч! – завизжала она, цепляяся пальцами за край своего смотрового оконца и… еле успела отдёрнуть их, когда заслонка вентиляционной щели с грохотом захлопнулась.
Ну конечно, размечталась… Станут здесь терпеть её призывы о помощи, как же…
Несчастная неуклюже сползла с ящиков и села прямо на пол: теперь уж точно – всё. Оставь надежду всякий, купленный на рынке в Цзудухэ…
* * *
В каюте, что и говорить, было не в пример уютнее, нежели в грузовом трюме: просторная, светлая, по-восточному роскошно убранная, она служила прекрасной упаковкой для деликатного груза, который следовало поберечь в пути – не кантовать, не бросать и не подвергать намоканию. Напротив – груз следовало обложить мягкими подушками, бухарскими коврами и подносами с рахат-лукумом. Ему следовало обеспечить приток свежего воздуха через приоткрытые окна и предусмотреть вечернее умащивание розовым маслом.
Созданный на дау эдем населяли три гурии. Вернее, две гурии и Кира: въерошенная, сердитая, одетая в затрапезную сермягу – она гурию не напоминала даже отдалённо. Но, разумеется, обязана была ею стать. И чем быстрее, тем лучше.
Врата рая бдительно охранялись молчаливым и всегда собранным Али: и от несанкционированных гостей снаружи, и от желающих сей рай покинуть изнутри. Впрочем, опасаться столь глупой и сумасбродной авантюры можно было только от одной из обитательниц каюты. Её соседкам мысль о бегстве, даже если бы и пришла в голову, показалась бы удивительной и нелепой.
Пышнотелые девицы в цветных шелках возлежали на подушках, мирно жевали засахаренные фрукты и лениво трепались за жизнь, когда в их уютный мирок втолкнули новую постоялицу.
– Привет, матрёшки, – поздоровалась она, с усмешкой оглядев их расслабленное бытование, и сразу, как только доставивший её Али удалился на свой пост за дверью, бросилась к окнам.
Распахнув одно из них настежь, она высунулась наружу почти по пояс: за кормой резво бегущего под парусом корабля, пенился широкий след. Далёкие берега слабо просматривась сквозь туманную дымку – дау покидал широкое устье Рыжей с её мутными, глинистыми водами и всё глубже зарывался в зеленоватую волну вольного моря.
Кира застонала: ну ещё бы! Стал бы Асаф пускать её к окнам, пока полностью не исключил возможность побега…
– Эй, родная! – окликнули её.
Новенькая нехотя обернулась, обессиленно опершись на оконную раму.
– Будь добра закрыть окно! Или ты хочешь, чтобы мы простудились и на смотринах в Исфахане шмыгали сопливыми носами?
– Что? – рассеянно переспросила Кира, думая о своём.
Гурии фыркнули возмущённо. Чернявая, тяжело кряхтя, поднялась с пола и, словно танк, игнорируя препятствия, двинулась к цели. Подсунутую им растрёпу она походя отпихнула от окна тяжёлым бедром и с грохотом его захлопнула.