Кисельные берега
Шрифт:
Охотница за достопримечательностями остановилась у подножия холма, задрав голову. Ясные летние звёзды подмигивали ей с чёрного бархата неба. Осень до этих краёв ещё не добралась – тепло и томно, зелено и ароматно…
Кира вдохнула душистый воздух, на секунду прикрыв глаза… В груди сладко защемило предвкушением несбыточного, но возможного – как в юности.
«Наверное, я не совсем ещё настоящая старуха, - решила она с облегчением, нянча возникшее чувство, словно любимое чадо. – Правда, Бригитта говорила, чем дольше я буду под чарами, тем меньше у меня шансов от них… Стоп! –
А о чём? Ах да! Порфирий Никанорыч… Где-то здесь должен томиться в темнице незадачливый промысловик-сувенирник. Жалко дядьку, хоть и дурак. Надо бы помочь. Если, конечно, получится… В смысле, если это её не затруднит: там, на минуточку, чудище трёхголовое в сторожах! Как начнёт возражать категорически! Как начнёт на героическую бабку зубы скалить!.. Упаси боже… На рожон Кира не полезет – ещё чего не хватало!
Поддакнув своим размышлениям, спешащая на помощь спасательница фыркнула по своему обыкновению, огляделась и двинулась кругом холма, по дорожке, посыпанной красным песочком…
– Милостивая государыня! – вдруг окликнул знакомый голос, в котором явственно проскальзывали плачущие интонации. Кира подпрыгнула от неожиданности. – Будьте снисходительны к несчастному узнику! Снизойдите, матушка, к его нижайшей просьбе!..
«Милостивая государыня» завертела головой в поисках источника жалобных призывов. Да где же он? Тьма кромешная…
В это мгновение из-за холма вынырнула луна, решив, видимо, помочь по мере сил в добром деле добрым людям. В призрачном свете небесного фонаря Кира разглядела, наконец, чернеющую дыру поруба: вырыт он был прямо в склоне и прикрыт тяжёлой решёткой. На тостых прутьях белели, освещённые луной, пальцы узника.
– Милостивая государыня… - раздался оттуда жалобный глас.
К решётке вели удобные земляные ступени, по которым Кира не замедлила торопливо вскарабкаться.
– Что, Порфирий Никанорыч, - вопросила она в темноту погреба, - сидим?
К сцепленным на прутьях пальцам вынырнуло из мрака белое лицо с нечёсаной бородой, вытаращило на пришелицу изумлённый взор:
– Бог ты мой, - поражённо прошептало оно, - пресвятой Никодим-великомученик… Неужто, ты, матушка?
Кира продемонстрировала профиль, подставив луне лицо.
– И в самом деле… Как же это ты, странница боголюбная, спободилась в такую-то даль забраться?
– Да вот, - Кира оправила платок на голове, - с богомолья шла, дай, думаю, зайду, проведаю сидельца нашего. Всё ж таки не чужой человек… Хоть и заклеймил себя, прямо сказать, славой мелкого садового воришки – вот сраму-то!
Купец застонал скорбно, прижавшись лбом к решётке:
– Мучительны укоры твои, матушка!.. Дочерям-то уж не сказывай…
– Не скажу, не трепыхайся, - успокоила его божья странница, - бо не увижу я девок твоих боле.
– Что так?
– Дале пойду, в страны полуденные.
– А… Габруся? Она с тобой?
Кира усмехнулась:
– Ну, можно и так сказать. Пришла со мной, а уж уходить я, по всей видимости, без неё буду… Впрочем, довольно языком ляскать. Скажи лучше, могу я тебе как-то помочь?
Никанорыч помотал кудлатой головой и понурился:
– Чем-от поможешь? Выкупа король Колбасковский не берёт – больно спесив и важен, не снизойдёт. А бежать отсель – дело немыслимое. Так, видать, и сгнию в этом порубе, аки тать последний.
– Отчего ж немыслимое? Пробовал что ль?
– Что ты! Что ты! – испугался купец. – Не пробовал и не пытался – оттого жив! Али не слыхала о…
– Кстати, да! – оживилась Кира. – Где же знаменитое чудище трёхголовое? Я тут уже сколько времени топчусь, а оно и не чухается…
Из-за решётки обречённо махнули рукой:
– Да на тебя не нападёт, не опасайся. Разумно оно: имает лишь тех, кто на аленький цветочек – сокровище Колбасковских садов покушается. И коли покуситель пойманный бежать надумает. Вот тогда ему несдобровать…
Кира поёжилась. Всё ж таки неприятно сознавать, что из темноты на тебя сейчас пялятся кровожадные глазки невидимого монстра. Пусть даже и не расценивающего субтильную старушонку в качестве объекта нападения. Пока не расценивающего…
– Где ж оно, - старушонка с опаской оглянулась через плечо, - дислоцируется?
Купец, просунув руку сквозь прутья решётки, потыкал пальцем куда-то по направлению круговой дорожки, посыпанной красным песочком.
– А ты либо не заметила, когда сюды шла? Должно, луна тогда ещё не поднялась над холмом, в потёмка-то и не разглядела… Обратно пойдёшь, так уж смотри внимательней: столб врыт у подножия, до коего оно и прявязано на цепь. А цепь та длиннющая, что путь речной, да тяжкая, что судьбина моя…
Вот блин. Оно, оказывается, на свободном выгуле. Ну, почти свободном. Почему это Кире казалось, что чудище из клетки должно сторожить? С чего бы? Как из клетки прикажете воров ловить?
Да уж… Остаётся надеяться, что и вправду нападать на безобидную бабульку оно не станет…
– Ладно, - промолвила она несколько нервно. – Раз помочь нечем, пойду я. Одного не пойму: зачем окликал неизвестную прохожую, о чём просить хотел, если просить не о чем?
– Дык, - снова округлил глаза страдалец, - стражника бы мне позвать – другий день не приходит, баланду не приносит. Запил, должно, в честь праздничка… А я, болезный, хоть пропадай! Я уж и звал, и по прутьям грохотал, и, вон, миски все выставил за порог с намёком – всё без толку! Оголодал я, матушка, терпенья нет…
Кира машинально опустила глаза, глянув на указанные миски. Покивала сочувственно головой, обдумывая, как добраться до дворцовой кухни и вернуться к несчастному с харчами. Потом… снова глянула на миски… На решётку… На миски…
– Как? – воскликнула она, хлопая глазами. – Выставил за порог? В смысле?
Между прутьями решётки эти миски вряд ли пролезли бы.
– Так обыкновенное дело, - удивился в ответ узник. – Как… Приоткрыл дверку да выставил.
Собеседники уставились друг на друга в полном недоумении. Поморгав какое-то время глазами и по-рыбьи, беззвучно поразевав рот, Кира вышла из столбняка, взялась за решётку и потянула к себе. Дверь легко, хотя и со страшным скрипом, подалась…