Кисельные берега
Шрифт:
Кира отмерла. И подскочила с дивана, пнув ногой пуфик:
– С меня хватит…
– Ей двадцать пять, Лизавета Константиновна, - угодливо отчиталась сноха. – А… вот вы говорили сейчас, что мать… как бы, ну… Неужели вы меня имели в виду? Позвольте, но я не согласна! Должна заметить, что…
– Ну-у… Двадцать пять – это ещё не страшно, это поправимо ещё… Правда, увещеваниями и поркой дело не поправить. Радикальные меры нужны, мда… Ибо представления о жизни сложились и уже принялись окостеневать, обдуваемые тщательно настроенным климат-контролем
– Как же достал меня этот бред!
Кира, энергично виляя подтянутыми в дорогом фитнес-клубе ягодицами, ринулась к выходу. Где и впечаталась на полной крейсерской скорости в распахнутые объятия невысокого мужичка с седыми пышными буклями и прожелтевшими от табака моржовыми усами. Его румяное лицо сияло.
– Ирочка! – пророкотал он низким, полковничьим голосом, привыкшим отдавать команды на плацу. – Ух ты, деваха какая выросла! Хороша, хороша… Знал, что подружимся, дочка, знал!..
– Нас Кирочка зовут… - поправила мать, испуганно растягивая губы в подобие улыбки.
– А? Кто? Ну да, я и говорю!.. Ох и красавица – вся в бабку свою! – он игриво подмигнул Елизавете Константиновне.
Кира выбрыкалась из железных объятий:
– Да пустите же! Вы кто? Кто это ещё?!
– Деточка, - мать суматошно заметалась по комнате в процессе бессмысленной суеты по перестановке вазочек и сухоцветов дрожащими руками. – Это – познакомься – Фёдор Аполлинарьевич, бабушкин э-э… Они, собственно, приехали для того, чтобы… э-э…
– Фу ты, Надежда! Чего мыкаешь-то да экаешь? – новый знакомый оглушительно расхохотался и от души, ободряюще хлопнул шелестящую мимо мать по спине. Та икнула и споткнулась. – Мы, Ирочка, с бабушкой твоей, Лизаветой, значиться, Константиновной, женимся сегодня. Во-о-от… Свадьба у нас, как говорится! Специально сюда приехали - к вам, стало быть – чтобы вместе, с родными, отметить. Как полагается! Так что милости просим на торжество! – проорал он, бросая в сторону невесты пламенные взоры.
– Зашибись!
– Кира деланно закудахтала, изображая саркастический смех. – Что? Свадьба? Да вы что, серьёзно? Сюр какой-то… Или теперь так принято – посещать ЗАГС перед крематорием?
– Кира! – ужаснулась мать.
Но шумного жениха пассаж будущей родственницы ничуть не смутил – он громко загоготал, держась за бока:
– Перед крематорием! Ха-ха-ха! Ирочка, ох, ты и юмористка! Слышь, Лизавета? Крематорием! Охо-хо-хо! Ага-га-га!..
– Кира! – выкрикнула «юмористка», покраснев от злости. – Неужели трудно запомнить короткое имя из двух слогов? Ки-ра меня зовут! Или даже два слога не помещаются в две извилины гладкого солдафонского мозга?!!
Она отпихнула с дороги офонаревшего жениха – в этот раз даже он не усмотрел в неприкрытом хамстве ничего смешного…
– Бай! – бросила она от входной двери, подхватывая с полки «Праду» крокодиловой кожи. – Смотрите, молодожёны, не целуйтесь в засос! Минздрав предупреждает: есть вероятность подавиться вставной челюстью! – она сделала ручкой и выпорхнула на площадку.
Мать посеменила следом, к дверям лифта:
– Кирочка, так ты придёшь на… торжество?
– Боже упаси! Этот пенсионерский разврат – без меня, пожалуйста!..
Двери лифта мягко чпокнули, соприкоснувшись, и кабина поплыла вниз, унося сверкающий, унифицированный, трендовый образ непокорной дочери.
Тяжело вздохнув, Надя Волошкина покачала головой. И тут же, навострив уши, скользнула к соседской двери – хмыкнула удовлетворённо, прислушиваясь к бушующему за ней супружескому скандалу…
«Ну надо же! – искренне возмутилась она, с наслаждением внимая. – Как она его кроет по матушке… Какая невыдержанность, невоспитанность – ужас!»
Удовлетворившись, поспешила к себе.
Фёдор Аполлинарьевич по-прежнему растерянно стоял в дверях между прихожей и гостиной.
– Лизонька, - его круглое простое лицо от огорчения сползло на ворот клетчатой рубашки. – Что случилось? Я чего-то не знаю? Что-то не так сделал?
– Ох, Федя… - Елизавета Константиновна задумчиво перезарядила янтарный мундштук, уронив окурок в вазочку с печеньями. – Случилось… И уже достаточно давно.
– Кирочка такая своенравная девочка, - зашелестела за плечом отставного военного подоспевшая хозяйка квартиры. – С ней иногда непросто, конечно… Но вы должны понять! Это всё плоды трудного детства, всё-таки без отца росла… Погиб Андрюшенька рано. И жили мы небогато – лишнего платьица, колготочек не могла я доченьке позволить, знаете ли…
– Что ты плетёшь?
– бабка поморщилась. – По-твоему выходит, что это отсутствие лишних колготочек превратило девчонку в пустое, разнузданное существо без тормозов?
– Ну прям уж, Лизавета Константиновна!.. Прям уж без тормозов… Да, девочка бывает иногда вспыльчива, раздражительна, но это, должно быть, оттого, что работает много – на ней такая ответственность, такая ответственность! И это в её-то годы! Сами видите, как много она достигла в жизни. А для этого такие нервы нужны – подумать страшно… Постарайтесь её понять, Лизавета Константиновна, и… поддержать. Вот именно – поддержать! – она, поджав губы, извлекла окурок из печенья. – А не провоцировать, как обычно вы делаете! Каждый раз у ребёнка нервный срыв… Чего вы этим добиваетесь – не понимаю… Без вас мы с Кирочкой прекрасно ладим: она мне и процедуры всякие оплачивает, и отдых в Болгарии, между прочим! А вы говорите – пустое существо… Как у вас, родной бабки, язык поворачивается!
Праведные слёзы засверкали в коровьих глазах Наденьки. Она вытряхнула из антикварной вазочки пепел в ладонь и с оскорблённым видом покинула комнату.
Елизавета Константиновна задумчиво потёрла переносицу и, не удержавшись, несколько раз оглушительно и со смаком чихнула.
– Тебя не продуло, Лизонька? – с беспокойством осведомился жених. – В этих поездах такие сквозняки…
– Что за ерунда, Федя… Оставь, - она заёрзала в кресле, заозиралась, нахмурившись.
– Да где же он?