Кисло-сладкая журналистика
Шрифт:
– Напиши про Пэрис Хилтон. Или про Мадонну. Представляешь, твое обширное интервью с Пэрис. Ее умные мысли о разном. Например, что нужно спасать китов.
– Я не буду писать про все это, – злобно сказал я. – Я знаменитый журналист. Я пишу на серьезные темы.
– Ну вот, – радостно сказала жена. – Я, правда, давно тебя не слушала в эфире и не читала.
Но, если ты напишешь что-то скандальное про Опру – тоже может получиться.
Поцеловав меня, жена упорхнула, по всей видимости, гнить с подружками в местном, но весьма дорогом ресторане, а я вернулся
Однако оказалось, что лекция жены – это была только первая часть дьявольского плана отторгнуть меня от Шварценеггера.
Днем в комнату вошла дочь. Лицо милого дитя было залито слезами.
Оказалось, что ее парень сомневается – брать ли ее с собой на вечеринку. Я с трудом сдержал радость. При виде ее парня, мне всегда хотелось взяться за ружье. Метко выстрелить мешали только многочисленные отблески от его колец, которыми была щедро увешана вся его тщедушная плоть, и татуировка замысловатого орла, темнота которого сливалась с темнотой его немытой шеи.
Я спросил, чем, как отец, я могу помочь, чтобы унять кроткие девичьи слезы. Ответ удивил меня. Оказалось, что дитя просит меня написать какую-нибудь книгу. За гонорар она купит свой мотоцикл и больше не будет зависеть от мотоцикла этого немытого монстра. Я сказал, чтобы дочь вышла прочь, на что она заявила, что именно я толкаю ее в его объятья этого лузера, и вся ответственность за последствия сегодняшней вечеринки лежит на мне.
Грохнула дверь, взревел мотоцикл, и облако вонючего дыма напомнило мне, что ружье нужно положить где-то неподалеку, чтобы к утру разбираться с последствиями.
Вечером террор продолжался. Маленький сынок, поставленный женой на стульчик, декламировал что-то, типа: «Милый папа – не зевай, сыну денежку давай!..»
Вечером же позвонило несколько бывших друзей. Часть из них я мечтал закопать еще в молодости. Один из них с 95-го года должен был мне 200 долларов. Свое долгое молчание он объяснил, что не знал, как извиниться передо мной, но теперь знает. Я просто должен написать книгу, с гонорара дать ему еще 300, и он сразу, где-то через месяц, отдаст мне все 500.
Позвонила моя боевая подружка студенческих лет. Намекнув, что 20 лет, когда мы не виделись – это чистая случайность, она напомнила, что всегда ценила мое умение писать. Я поинтересовался, а что она читала, ведь ее визиты ко мне носили далеко не литературный характер. Она ответила, что в перерывах она листала мои конспекты. Она даже пыталась запомнить, что там написано, но я, проказник, слишком быстро отрывал ее от этого интереснейшего чтива.
Но апофеозом заговора против меня и Арни стал звонок одного Издателя. Нужно сказать, что с этим человеком у меня были особые счеты.
Однажды, в детстве, начитавшись Бредбери, Саймака и Шекли, я решил написать что-то в этом духе. Месяц я сопел над рассказом, в котором шестиногий пришелец пленял несчастных землян, но какой-то герой, типа Человека-паука, побеждал этого негодяя.
Там была потрясающая кульминация, где он отрывал инопланетянину все шесть ног. Этой сценой я особенно гордился.
Потом месяц,
Я затаил злобу. Мне хотелось бы, чтобы он приполз ко мне на коленях с чеком в зубах. Для этого я отсылал ему все новую писанину. Но, вместо чека, я получал все те же издевательские ответы.
И вдруг его звонок! Своим скрипучим голосам он сказал, что отобедал с моей женой по ее просьбе, и она пожаловалась, что я не хочу писать какую-то книгу. И ему стало интересно – почему.
Я с максимальной язвительностью напомнил, что отправил ему кучу рассказов, но он меня так и не оценил. Он ответил, что очень даже оценил и показывает мои рассказы студентам, как выдающиеся образцы юношеского графоманства. Особенной популярностью, сказал он, пользуется мой рассказ про шестиногого пришельца. Когда он читает студентам сцену, где герой отрывает ему все шесть ног, в аудитории стоит громовой хохот.
– У вас безусловный дар веселить публику, – прозудело в трубке.
– Я не клоун. – мрачно ответил я, – я серьезный журналист. Если хотите смеяться, есть Леттерман или Лено. И я не понимаю, что я должен написать.
– Я спас мир от вас, как писателя-фантаста, – проскрипел Издатель. – Ваши рассказы были не менее опасны для общества, чем оружие вашего шестиногого парня. Вы должны это оценить. Но сейчас вы известный журналист и теперь сами можете спасти человечество.
– Каким образом? – удивился я.
– Сейчас все лезут в журналистику, как когда-то вы в литературу, но свой долг перед литературой вы выполнили. Ваш шестиногий навсегда останется образцом, как не надо писать. Напишите теперь про журналистику изнутри. Напишите, как стать журналистом. Только напишите честно.
– Это скучно.
– Напишите весело, – пробубнила трубка. – Напишите весело, что если научиться совать микрофон под нос или перевирать интервью, то это еще не журналистика.
– Это никто не будет читать, – убежденно сказал я, – Молодые считают, что нужно надеть подтяжки, и ты уже Ларри Кинг.
– А вы весело напомните им, что Лари Кинг – это еще гонорар 4 миллиона в год. И это ему платят не за подтяжки.
Я задумался про 4 миллиона.
– Нечего думать, – прохрипела трубка, – если напишете – я опубликую. Так да или нет?
– Да! – быстро сказал я. – А что должно быть в этой книге?
– Что хотите, – буркнул Издатель. – Я могу сказать, чего там не должно быть.
– И чего?
– Вашего шестиногого.
Трубка щелкнула, и воцарилась тишина. Я понял, что попал.
Но потом вспомнил Шварценеггера. Был культуристом, а теперь губернатор. И если вдуматься, то Пулитцеровскую премию не каким-то богам дают, а простым труженикам пера. И вообще, как шутил один мой любимый писатель, пора учить молодых тому, что ты никогда не умел.