Кисло-сладкая журналистика
Шрифт:
Кроме того, что аудитория уверена, что вы работаете лично для них, а поэтому должны безропотно выслушивать все их указания, она полагает, что вы работаете на их деньги.
Нам непрерывно звонят и обижаются, почему мы позволяем себе то или это, ведь мы работаем на их налоги. Мы терпеливо объясняем, что мы частная радиостанция и работаем на деньги от рекламы. «Этого не может быть, это безобразие», – выкрикивает аудитория и обижается еще больше, потому что рухнула последняя причина для нашего послушания.
Каждый из слушателей или зрителей в чем-то специалист, а вы дилетант, поэтому всех никак не может устроить то, что вы говорите.
Они считают, что нужно было задать другой вопрос, более точный. Да и тема передачи сформулирована плохо, можно было лучше. Нужно было пригласить другого гостя, этот неинтересен.
Если вы молчите, и говорит, в основном, гость, то вы плохой, потому что не возражаете ему. Если вы возражаете и задаете уточняющие вопросы, то вы плохой, потому что мешаете ему говорить, ведь аудитория хочет слушать его, а не вас.
Вообще аудитория лучше вас провела бы все ваши программы, но дети, жены и пиво по вечерам, не дают осуществить эту логичную замену.
Я сижу в эфире, и на экране компьютера текут сообщения, где меня ругают, критикуют и оскорбляют. Сообщения начинаются в момент начала эфира, а заканчиваются через долгое время после его окончания, и проклятия в мой адрес читает уже следующий ведущий. А когда я только сажусь в эфир, то читаю оскорбления и замечания в адрес предыдущего несчастного коллеги.
Неадекватность аудитории доходит до абсурда.
Однажды, во время эфира на Америку для одной русскоязычной радиостанции, меня оскорбил радиослушатель. Мое правило – не отслушивать звонки и работать без эфирного редактора, поэтому я просто предупредил его, чтобы он больше этого не делал. Но возмущение радиослушателя моим существованием было столь велико, что в следующий раз он позвонил снова и вновь оскорбил меня. Так продолжалось несколько раз. Этот слушатель упивался своей безнаказанностью, потому что он был в Нью-Йорке, а я в Москве, и ему казалось, что я ничего не могу с ним сделать. Конечно, сразу после его звонка звонили другие слушатели и извинялись за него. Но это отнимало кучу времени, которое я мог потратить на обсуждение более полезных вещей. Эфир тратился впустую.
Но я придумал, как ему отомстить.
На экране моего компьютера был определитель номера. Когда в следующий раз он позвонил и вновь оскорбил меня, я сказал, что не буду заниматься его воспитанием, а сделаю так, чтобы его воспитали другие. После чего я объявил его телефон и попросил, чтобы другие радиослушатели позвонили не мне, а ему, и объяснили, что так вести себя нехорошо.
Слушатели, я так думаю, действительно ему позвонили, потому что его звонки немедленно прекратились.
Но я рано праздновал победу.
Вечером того же дня мне позвонил директор радиостанции и сообщил, что у него неприятности. Этот слушатель позвонил ему и сообщил, что будет подавать на радиостанцию в суд.
Я был потрясен. Человек, оскорблявший меня много раз в прямом эфире, собирается подавать в суд? Притом, что существуют записи программ с его голосом, а установить, что гадости говорил именно он, не представляет труда?
Именно так, подтвердил директор, но он собирается подать в суд совсем по другому поводу. Дело в том, что я разгласил в эфире его телефон, а это считается нарушением закона. Это его личная информация, добытая и оглашенная без его согласия. Он пенсионер, ему нечего делать, поэтому он легко потратит время, чтобы содрать с радиостанции пару тысяч долларов.
Я спросил, а как же быть с оскорблениями? Директор ответил, что, согласно закону, эфир – это общественная площадка, на которой каждый может говорить, что хочет. Запрещать говорить человеку, что он хочет, это нарушение демократии и свободы. Более того, ведь именно я предложил людям звонить в прямой эфир. А от предварительного отслушивания звонков, я сам отказался.
Я спросил, так что мы можем сделать. Директор пояснил, что уже позвонил пенсионеру и предупредил, что мы выйдем со встречным иском, потому что этот человек нарушил другой закон – он произносил нелитературные слова в эфире, что оскорбило некоторых других радиослушателей, которым это нанесло моральный ущерб. И они готовы обратиться со встречным иском к пенсионеру.
Пенсионер испугался и затих, но мы стали размышлять, как уберечься от подобных случаев. И мы придумали.
Была разработана легкая компьютерная программа, которая позволяла помечать сомнительных радиослушателей. При первом звонке подобного пенсионера определяется его номер, вы нажимаете кнопку, и в следующий раз его номер телефона светится красным цветом. И дальше вы уже сами решаете, брать его звонок или нет. Эта система все поставила на свои места, потому что я стал легко ориентироваться в потоке звонков. Если человек помечен красным, значит, он, где-то с другим ведущим, совсем в другой передаче, повел себя неэтично, о чем меня предупреждают – Если пенсионер осознал, что был неправ, то красный цвет можно снять, нажатием другой кнопки.
Более того, в дальнейшем мы усовершенствовали эту программу. Дело в том, что у нас появилась новая проблема – оскорбления ведущих через SMS. На экране компьютера, параллельно с ответами на викторины, общие комментарии и вопросы к гостям, шел непрерывный поток оскорблений. Это неудивительно, потому что в Москве живет 12 миллионов человек, а «Эхо Москвы» одновременно слушают до миллиона. Даже если доля, желающих оскорбить ведущего, составляет доли процента, то этого числа достаточно, чтобы испортить ему рабочий день. Нужно было придумать систему, чтобы ведущий работал спокойно.
Помог технический прогресс. Новая опция компьютерной программы позволяет ведущему, увидев оскорбление, один раз нажать на кнопку и больше не видеть этого человека никогда: программа вносит его в черный список, и, при следующем SMS, его сообщение вообще не высвечивается на экране, попадая в специальный раздел, помеченный мерцающим кладбищенским крестом.
Перед написанием этой главы я заглядывал на это кладбище. Там покоится около пятисот негодяев. Они пишут свои гадости, тратят деньги, но не знают, что их никто не читает.