Кистепёрые
Шрифт:
С другой стороны, зачем отвлекать?.. Мы заботимся о ней, она о нас. Правильно и справедливо, только у меня от этой правильности как будто с живого сдирают кожу.
Никто и никогда не смеет решать за человека!
Даже если захочу убиться ап стену – это моё конституционное право. Хотя, конечно, любая религия таких брезгливо хоронит по ту сторону ограды, чтобы не смешивались с людьми правильными, но религия – отстой, а мы знаем, что Бога нет, потому всё можно. Даже то, чего нельзя, но всё равно делаем, потому сейчас спускаюсь к автомобилю без руля и педалей, а не сижу на пальме.
Невдалый встретил на ступеньках у подъезда, насупленный и злой, я сразу поинтересовался:
– Все живы? Что случилось?
– Мухортов, – сказал он, – вчера запостил разгромную статью, что компьютеризация неизбежно угробит человечество. Написал хлёстко, ярко, сейчас пошло по сетям уже в сотнях тысяч перепостов.
– Гад, – сказал я.
– Более того, – продолжил он, – использовал некоторые данные о работе «Алкомы».
– Пойдём, – велел я. – Пришли его в мой кабинет. Но шума не поднимай.
Мухортов вошёл бодрый, взъерошенный, но это у него обычная рабочая форма, сказал энергично и звучно:
– Шеф, вызывали?
– Статья, – сказал я. – Твоя. Прочесть ещё не успел, но, думаю, нашим экспертам доверять стоит.
Он спросил насторожённо:
– Похоже, им не понравилось?
– А ты как думал?
– Я работаю на человечество, – ответил он с достоинством. – И на его благо. Как вообще-то и положено.
Я сказал зло:
– Когда одни работают на человечество, а другие только на себя, кто выигрывает?.. Похоже, ты просто пятая колонна. Госдепья или чья, уточним под пытками третьей степени, а то и четвёртой. Потом в расход, у нас своё энкавэдэ. Какого хрена пришёл работать к нам?
– У вас интересно, – ответил он честно. – И перспективно. Нет рутины. Но я не даю себя обмануть радостями сегодняшнего дня, я должен думать о будущем. Даже о грядущем, шеф!..
– Мы что, идём взад?
– Идём к грядущему, – ответил он терпеливо, – но слишком быстро и не разбирая дороги. И можем свалиться в пропасть. Даже не можем, а при таких нарастающих скоростях обязательно свалимся!
– Ну-ну?
– Я льщу себя мыслью, – пояснил он, – что успею перехватить за руку в последний момент. Или заорать: «Остановитесь, это гибель всему!»
– Я тебе заору, – пригрозил я. – Развелось этих грозителей, прятать трупы уже негде… Учти, отныне к тебе особое отношение, как к демократу западного розлива, а то и вообще, сказать стыдно, к либералу!
Он ответил печально:
– Учёл. Гениев гнетут ещё с татаро-монгольского ига.
– То-то и понадобилась диктатура пролетариата, – ответил я, – что развелось феодальной вольницы. В светлом будущем никакой свободы не будет, будто не знаешь!
– А вдруг свобода нас примет радостно у входа?
– Доступ к «Алкоме» закрыт, – отрезал я. – Будешь работать в группе снабжения.
– Это подай-принеси?
– Зато бомбу не подложишь, – сказал я сурово.
– Но я же не враг, я противник!
– Нам по барабану, – определил я. – Всех под нож, как Аттила римлян. Выше второго этажа не подниматься, в подвал не входить! Понял?.. Шаг в сторону – отбираем пропуск в здание.
Он сказал печально:
– Шеф, даже удивительно, что вы такой умный, даже временами мудрый, а не сечёте.
– В твоём возрасте, – сообщил я, – тоже всё на свете знал и понимал. И твёрдо знал, как привести человечество к щастю. А кто не понимал, те дураки. Ничего, придёт время, превратишься из гусеницы… Хотя кто знает, абсолютное большинство населения так и живёт гусеницами всю жизнь. Всё, иди работай или увольняйся!
Он развёл руками, потоптался на месте, но я уже повернулся к монитору, и он тихонько вышел, с самодурами спорить себе дороже.
Лысенко в своё время соорудил в свободном от «Алкомы» месте подвала спортивный пятачок с беговой дорожкой, штангой и гантелями. В первые дни половина сотрудников попробовали и дорожку, и гантели на спортивной скамье с регулируемой по запросу спинкой, но уже через неделю туда с готовностью заходил только сам Лысенко, жал штангу, бегал в быстром темпе, а потом с сияющим лицом сверял показатели с прошлонедельными.
Я зашёл поглядеть, в каком состоянии «Алкома», Грандэ сообщил шёпотом, что она вроде бы достроила себе какие-то блоки, Лысенко увидел меня, весело крикнул:
– Шеф, не желаете?..
– Чего?
– Вы в последнее время просто орлом! Даже походка уже походка, а не передвижение кокосового краба по индустриальной Америке.
Я отмахнулся, но на гантели взглянул с интересом.
– Лет пятьдесят тому были такие же, вот на что мода не меняется, весьма так успокаивает.
– На штанге всего пятьдесят, – сказал он подзуживающе.
Я сказал с сомнением:
– Возможно, сумею оторвать от пола.
Он с радостным удовлетворением наблюдал, как я подошёл к штанге и шире расставил ступни для лучшего упора. Нет на свете самца, который бы хоть раз не взялся за гриф или не ощутил в ладонях суровое железо гантелей, созданное мужчинами и для мужчин.
Штанга тяжеловата даже для становой тяги, Лысенко довольно крякнул, когда я лёг на скамью и, пошире упёршись ступнями, взглядом велел подать штангу.
Жим лёжа самый простой и эффектный, в молодости на пике удавалось удержать девяносто, пару недель назад я смог бы поднять над головой разве что пустой гриф, но сейчас сила играет, просит драки, и когда Лысенко бережно опустил штангу мне на грудь, я лишь задержал дыхание.
Пятьдесят взял не то что легко, но взял, хотя руки и дрожали, когда поднял на вытянутых, Лысенко касается кончиками пальцев графа, готовый подхватить, если я вдруг что, а когда я опустил на грудь, тут же снял, поставил рядом на пол и только тогда ахнул в восторге:
– Шеф!..
Я с трудом сел, чувствуя, с каким облегчением вздохнула спина.
– Пятьдесят… в моё время девушки не знакомились с парнями, если те не жали сотку.
Он сказал с восторгом:
– Шеф, сейчас парни только мышку могут поднять, да и то облегчённую фирмы «Карела»!