Китаец
Шрифт:
— Ну, не вполне так, — отозвалась Биргитта Руслин. — Но я не из полиции.
Он начал перебирать видеокассеты, помеченные разными датами.
— Будем надеяться, что мой племяш не забыл нажимать на кнопку. Я не просматривал записи от начала января. Постояльцев почти что не было.
Копался он долго, у Биргитты Руслин от нетерпения руки чесались отобрать у него кассеты, но в конце концов он таки нашел нужную и включил телевизор. Женщина по имени Наташа безмолвной тенью скрылась в другом помещении.
Стуре Херманссон нажал воспроизведение.
— Лундгрен из Ервсё, — пояснил Стуре Херманссон. — Приезжает раз в месяц, сидит в комнате и пьет. Нагрузится хорошенько и распевает псалмы. Потом возвращается домой. Симпатяга. Старьевщик. Почитай три десятка лет у меня останавливается. Я делаю ему скидку.
Экран замерцал. Когда картинка прояснилась, перед камерой стояли две женщины средних лет.
— Подруги Наташины, — хмуро сказал Стуре Херманссон. — Бывают здесь временами. Чем они занимаются тут в городе, я даже думать не хочу. Но в гостиницу водить клиентов запрещено. Хотя я подозреваю, они это делают, пока я сплю.
— У них тоже скидка?
— У всех скидка. Цены не фиксированные. С конца шестидесятых работаем в убыток. Вообще-то я живу на доходы от небольшого портфеля акций. Доверяю лесам и тяжелой промышленности. Для близких друзей у меня один совет.
— Какой же?
— Акции шведских станкостроительных заводов. Непревзойденная штука.
Картинка вновь изменилась. Биргитта Руслин замерла. В кадре — четкое изображение мужчины. Китаец, в темном пальто. Секунду он смотрел прямо в камеру. Будто перехватил взгляд Биргитты Руслин. Молодой, подумала она. Лет тридцать с небольшим, если видео не обманывает. Получает ключ и уходит из кадра.
— Я не очень хорошо вижу, — сказал Стуре Херманссон. — Тот самый человек?
— Это было двенадцатого января?
— Думаю, да. Но могу проверить по журналу, записан ли он после наших русских подруг.
Он встал, вышел к стойке. За время его отсутствия Биргитта Руслин успела несколько раз прокрутить съемку китайца. На миг остановила пленку, в ту минуту, когда он смотрел в камеру. Он ее обнаружил, подумала она. Дальше он смотрит вниз и отворачивается. Даже позу меняет, чтобы лица не было видно. Причем очень быстро. Она прокрутила запись назад, посмотрела еще раз. Теперь у нее возникло впечатление, что он все время был начеку, искал камеру. Она снова остановила пленку. Мужчина с коротко стриженными волосами, сверлящий взгляд, сжатые губы. Быстрые, настороженные движения. Пожалуй, он старше, чем ей сперва показалось.
Стуре Херманссон вернулся:
— Видимо, вы правы. Две русских записались, как всегда, под фальшивыми именами. А после них идет этот самый господин, Ван Миньхао из Пекина.
— Нельзя ли как-нибудь скопировать эту запись?
Стуре Херманссон пожал плечами:
— Можете взять ее. На что она мне? Я установил камеру просто для себя. Просматриваю кассеты раз в полгода. Берите.
Он сунул кассету в футляр, протянул ей. Они вышли
Стуре Херманссон дружески ущипнул Биргитту Руслин за плечо:
— Теперь-то, может, расскажете, чем вас так заинтересовал этот китаец? Денег вам задолжал?
— С какой стати?
— Все всем что-то задолжали. Когда о ком-нибудь спрашивают, зачастую оказывается, что дело в деньгах.
— Я думаю, этот человек может ответить на кой-какие вопросы, — сказала Биргитта Руслин. — Увы, больше ничего сообщить не могу.
— И вы не из полиции?
— Нет.
— Но вы не из местных.
— Верно. Меня зовут Биргитта Руслин, я из Хельсингборга. Если он снова объявится, свяжитесь со мной, ладно?
Биргитта Руслин записала на листке свой адрес и телефон, дала Стуре Херманссону.
Выйдя на улицу, она заметила, что вспотела. Взгляд китайца преследовал ее. Она спрятала кассету в сумку, нерешительно огляделась. Что делать теперь? Вообще-то ей полагалось бы уже ехать в Хельсингборг. День близился к вечеру. Она зашла в церковь, находившуюся неподалеку. Села на одну из передних скамей в прохладном помещении. Какой-то человек, стоя на коленях возле толстой стены, замазывал трещину в штукатурке. Она попробовала привести мысли в порядок. В Хешёваллене нашли красную ленточку. Она лежала в снегу. Случайно ей самой удалось выяснить, что ленточка из китайского ресторана. Вечером 12 января там обедал китаец. А ночью или рано утром в Хешёваллене погибло множество людей.
Она подумала о человеке с видеозаписи Стуре Херманссона. Возможно ли, чтобы это злодеяние совершил один-единственный человек? Наверно, были сообщники, о которых она по-прежнему ничего не знает? Или красная ленточка оказалась в снегу по совсем другой причине?
Ответа она не нашла. Достала брошюру, выброшенную в мусорную корзину. Это опять-таки заставляло усомниться в связи между Ван Миньхао и случившимся в Хешёваллене. Разве изворотливый преступник оставит столь явные улики?
В церкви царил сумрак. Она надела очки, перелистала брошюру. На одном развороте был изображен какой-то пекинский небоскреб и китайские иероглифы. На других страницах — столбцы цифр и несколько фотографий улыбающихся китайцев.
Больше всего Биргитту Руслин интересовали китайские иероглифы, написанные чернилами на обложке. В них Ван Миньхао подступал ближе. Вероятно, их написал он. Для памяти? Или по иной причине?
Кто поможет ей прочесть иероглифы? Задав себе этот вопрос, она тотчас сообразила, кто именно. Внезапно вспомнилась далекая красная юность. Она вышла из церкви и с мобильником в руке прошагала на кладбище. Карин Виман, подруга по Лунду, была синологом и работала в Копенгагенском университете. Никто не отозвался, но она наговорила сообщение, попросила Карин перезвонить. Потом вернулась к машине, проехала к большой гостинице в центре города, сняла номер. Просторный, на верхнем этаже. Включила телевизор, телетекст сообщал, что ночью ожидается снег.