Китаец
Шрифт:
Он смотрел на свое неясное отражение в огромном окне. Наверно, примерно так же выглядел Ван Сань.
Больше ста тридцати пяти лет прошло, думал Я Жу. Сань даже представить себе не смог бы мою нынешнюю жизнь. А я вижу его жизнь и хорошо понимаю гнев, который им владел. Он писал дневник, чтобы его потомки не забыли несправедливость, какой подвергались он, его родители и братья. Великую несправедливость, задавившую весь Китай.
Я Жу взглянул на часы и оборвал течение мыслей. Полчаса еще не истекли, однако он шагнул к столу и нажал
Незаметная дверь в стене скользнула вбок. Вошла его сестра Хун Ци. Очень красивая женщина. Сестра у него действительно красавица.
Они встретились посредине комнаты, расцеловали друг друга в щеку.
— Маленький братец, — сказала Хун. — Сегодня ты чуть старше, нежели вчера. Когда-нибудь догонишь меня.
— Нет, — отозвался Я Жу. — Не догоню. Но никто не ведает, кому кого в итоге придется хоронить.
— Почему ты говоришь об этом сейчас? В день рождения?
— Умный знает, что смерть всегда ходит с ним рядом.
Он провел сестру в другой конец комнаты, где стояли мягкие кресла и диван. Хун не любила алкогольные напитки, и он налил чаю из золоченого чайника. Сам же пил воду.
Хун Ци с улыбкой смотрела на него. Потом разом посерьезнела.
— Я принесла тебе подарок. Но сперва хочу узнать, правдивы ли слухи, дошедшие до меня.
Я Жу развел руками:
— Я окружен слухами. Как все публичные люди обоего пола. В том числе и ты, дорогая сестра.
— Мне хотелось бы только знать, правда ли, что свои крупнейшие строительные контракты ты получил с помощью взяток. — Хун Ци резко отставила чайную чашку. — Ты понимаешь, что это означает? Я имею в виду взятки.
Я Жу вдруг устал от Хун Ци. Нередко их разговоры развлекали его, потому что сестра отличалась умом и меткостью суждений. К тому же в спорах с нею он мог отшлифовать собственные аргументы. Она придерживалась старомодных взглядов, чтила идеалы, которые уже ничего не значили. Солидарность — такой же предмет торговли, как и все остальное. Классический коммунизм не выдержал тягот действительности, в которой старые теоретики, собственно, никогда не разбирались. То, что Карл Маркс был во многом прав, что касается фундаментального значения экономики для политики, а Мао показал, что даже бедные крестьяне могут подняться из нищеты, вовсе не означало, что огромные задачи, стоявшие сейчас перед Китаем, можно решить, продолжая некритично применять классические методы.
Хун Ци ехала в будущее, пустив лошадь, так сказать, задом наперед. Я Жу знал: ее ждет неудача.
— Мы никогда не станем врагами, — сказал он. — Наша семья была в числе пионеров, когда наш народ начал странствие из упадка. Мы просто спорим о том, какие способы надо применять. Но я, разумеется, никого не подкупаю и сам тоже взяток не беру.
— Ты думаешь только о себе. А больше ни о ком. Мне трудно поверить, что ты говоришь правду.
На миг Я Жу вышел из себя:
— О чем ты думала шестнадцать лет назад, когда аплодировала
— Это была необходимая мера. Стабильность всей страны находилась под угрозой.
— От нескольких сотен студентов? Неправда, Хун Ци. Вы боялись кой-кого другого.
— Кого же?
Я Жу наклонился к сестре и прошептал:
— Крестьян. Боялись, поскольку бы выяснилось, что они заодно со студентами. Вместо того чтобы ради будущего страны направить свои мысли в другое русло, вы схватились за оружие. Вместо того чтобы решить проблему, пытались ее скрыть.
Хун Ци не ответила. Только неотрывно смотрела на брата. Я Жу подумал, что оба они из семьи, которая несколько поколений назад не смела глаз поднять на мандарина.
— Нельзя улыбаться волку, — сказала Хун Ци. — Волк решит, что ты хочешь драки.
Она встала и одновременно положила на стол сверток, обвязанный красной лентой.
— Мне страшно, братец, ведь я вижу, куда ты идешь. Я сделаю все возможное, чтобы такие, как ты, не превратили страну в нечто постыдное и достойное сожаления. Нам снова предстоят большие классовые бои. На чьей ты стороне? На своей собственной, а не на стороне народа.
— Я вот думаю, кто сейчас волк, — сказал Я Жу.
Он попытался поцеловать сестру в щеку. Но она отстранилась и пошла к двери, скрытой в стене. Я Жу шагнул к столу, нажал на кнопку.
Когда дверь снова закрылась, он наклонился к интеркому:
— Я жду еще одного посетителя.
— Мне записать его имя? — спросила госпожа Шэнь.
— У него нет имени.
Он вернулся к столу, развернул сверток, оставленный Хун Ци. Внутри оказалась нефритовая коробочка, а в ней — белое перышко и камень.
Они с Хун Ци нередко обменивались подарками, содержащими загадки или смысл, сокрытый от других. Я Жу сразу понял, что имела в виду сестра. Она намекала на стихотворение Мао. Перышко символизировало жизнь, выброшенную без пользы, камень — жизнь и смерть, полные значения.
Сестра предостерегает меня, подумал Я Жу. Или упрашивает. Какой путь я выберу в жизни?
Он улыбнулся подарку и решил заказать к ее следующему дню рождения красивого волка из слоновой кости.
Упорство Хун Ци заслуживает уважения. Характером и силой воли она действительно его сестра. И будет бороться с ним и с теми в руководстве страны, кто выбрал путь, который она осуждала. Но она ошибается, она и все, кто отрицает то, что сделает Китай самой сильной в мире державой.
Я Жу сел за письменный стол, зажег лампу. Осторожно надел тонкие белые хлопчатобумажные рукавицы. И снова начал листать книгу, написанную Ван Санем и передававшуюся в роду из рук в руки. Хун Ци тоже читала ее, но книга не задела ее так, как его.