Китай-город
Шрифт:
Палтусов не заметил, через какие комнаты прошел до кабинета.
Осетров сидел за письменным столом в такой же позе, как в конторе, когда Палтусов в первый раз явился к нему от Калакуцкого.
Рассматривать обширный кабинет некогда было. Палтусов перешел к делу.
— Поддержите меня, — сказал он Осетрову без обиняков, — мое положение очень крутое. Вы сами человек, разбогатевший личной энергией… У меня была доверительница — поручила мне свое денежное состояние. Я распоряжался им по своему усмотрению. Она скоропостижно
Палтусов остановился.
— Где же он у вас? — спросил Осетров, мягко поглядывая на него.
— Я пустил его в оборот…
— На свое имя?
— Нет… на чужое…
— В какой же это оборот?
— Я дал бумаги в залог.
— Ну так что же за беда? Вы так и объявите наследнику… Это не пропащие деньги…
— Я не могу этого сделать, — решительно выговорил Палтусов.
— Почему же?
— Потому что наследник — скупой дурачок. Он сочтет это за растрату…
— Да…
Осетров закурил папиросу и прищурил глаз.
— Что же я-то могу для вас сделать?
— Дайте мне ваше поручительство… Я выдам векселя…
— Мое поручительство?.. Нет, любезный Андрей Дмитрич, я не могу этого.
Палтусов опустил глаза. Они оба молчали.
— Я заслужу вам, — начал Палтусов. — В моем поступке вы, деловой человек, не должны видеть что-нибудь особенное… Отчего же я не мог воспользоваться случаем? Дело шло о прекрасной операции… Она удалась бы через два-три месяца… Я возвращаю капитал доверительнице и сразу приобретаю хорошее денежное положение.
— Почему же вы так не поступили?
— Надо было сейчас же действовать. Она жила в Ницце… Я вам уже сказал, что она имела ко мне полное доверие. Ее смерть — неудача. И больше ничего!
— Это растяжимые деловые принципы, — выговорил Осетров.
— Но вам, — уже горячо возразил Палтусов, — разве не доверяли сотни тысяч без расписок? Вы их пускали в оборот от своего имени. Стало, рисковали чужим достоянием.
— Совершенно верно, — остановил Осетров, — но я возвращал сейчас же, сейчас, все, что у меня было, при первом требовании, или указывал, во что у меня всажены деньги. Сделайте то же и вы.
— Но я вам говорил, что наследник скупердяй, дурак… с ним это невозможно, бумаги представлены взаем другим лицом! Какое же я обеспечение могу дать такому трусливому и алчному наследнику?
— Напрасно с таким народом дело имеете…
На лице Осетрова Палтусов прочел решительный отказ.
— Вадим Павлович, — выговорил он, — я ожидал от вас другого…
— И получили бы другое, — ответил Осетров, приподнимаясь над столом. — Наживать можно и должно, но только не так, как вы задумали.
Это было сказано серьезно, без всякого вызова. Оставалось удалиться.
— У вас есть наши акции? — спросил Осетров, как бы спохватившись. — Если вам угодно, я куплю у вас их по полторы тысячи — больше вам не дадут…
Палтусова охватило такое злобное чувство, что он с усилием сдержал себя на пороге кабинета.
XIV
"Ехать к Станицыной?" — мелькнуло у него. Он вышел на крыльцо и глядел на обширный двор. Кучер еще не заметил его и не подавал. Так простоял он минуты две…
Станицына! Она выручит! Кто это сказал? В ней теперь женское чувство расходилось. Она увидала, пожалуй, в том, как он повел с ней себя, — прямое оскорбление. Да, другой бы упал на колени и, долго не думая, предложил бы ей сожительство, довел бы до развода с мужем, прибрал бы к своим рукам ее фабрику и наличные деньги. Полно, есть ли они, наличные-то?.. Она должна была в эту зиму заплатить за мужа несколько сот тысяч… без этого она не подняла бы кредиту. А коли наличных нет или есть только на оборот, на поддержку текущих дел по обеим фабрикам, так из-за чего же он будет соваться?
Да и не хочет он ей говорить правды. Ее на мякине не проведешь. Она все-таки кулак-баба… Позволить ей заподозрить его, и так, в глаза… Ни за что!
С женщинами у него — неизменная мораль… Так он поступал, так и будет поступать. Что-то поднимает внутри его гордость, чувство мужского превосходства, когда он думает о своих отношениях к женщинам. Обязанным им он ничем не хочет быть. Сначала он перепробует все.
Ну что же?
В ту минуту, когда Палтусов крикнул: "Подавай!" — голова его осветилась новой фигурой ярко и отчетливо, и тотчас вспомнил он свой визит к родственнику Долгушина, к тому «ископаемому», что сидит в птичнике… у него есть деньги. Он, наверно, тайный ростовщик. Но что же предложить ему в залог? Одну половину бумаг? Так это будет тришкин кафтан. Нелепо!
Почему-то, однако ж, он схватился за эту мысль.
Он вспомнил адрес старого барина, но не приказал кучеру ехать туда, а взял извозчика.
Барин принял его. Он вышел к Палтусову совершенно так же одетый, как и в тот раз, и так же попросил его во вторую комнату. Старик помнил о его визите, опять сказал, что служил когда-то с одним Палтусовым. Про Долгушина осведомился в шутливом тоне, и когда Палтусов сообщил ему, что генерал служит акцизным надзирателем на табачной фабрике, — выговорил:
— И это для него большой пост. Свистун!
Палтусов сидел так, что ему была видна часть стены, где он в первый раз заметил несгораемый шкап. Глаза его остановились на продольной, чуть заметной щели. Опять разглядел он и маленькое отверстие для ключа.
— Чем могу? — спросил барин и поправил паричок.
— На этот раз, — начал Палтусов, — я к вам от себя.
Он пристально поглядел на старика.
— Чем могу? — повторил тот.
— Не найдете ли возможности дать мне под обеспечение?..