Китай. История страны
Шрифт:
В течение тех тринадцати лет, пока Конфуций скитался по стране, его бывшие ученики постепенно приобретали все большее влияние, как в самом княжестве, так и в правящем клане Цзи, а один из них, Жань Цю, незадолго до этого во главе отряда клана Цзи оказал успешное сопротивление вторгнувшимся циским войскам. Теперь они предлагали своему учителю честь и влияние.
Было бы приятно закончить историю на том, как старый человек с триумфом вернулся домой, и его благородные идеи были осуществлены на практике. Поначалу все так и складывалось, поскольку Конфуция встретили с почестями, вероятно, дали должность, и ведущие сановники спрашивали у него совета. Но мы с определенной долей уверенности можем сказать, что последующие годы пребывания в должности не были гладкими и лучезарными, поскольку, как показывают два последующих примера, советами Конфуция редко пользовались. Когда Жань пришел спросить его мнения о том, какие дополнительные налоги лучше ввести, Конфуций с возмущением заявил, что правительство продолжает вводить новые налоги, поручив
Согласно традиции, оставив службу, Конфуций взялся за литературную работу. Несомненно, он сличал рукописи, собранные во время путешествий, и хотя заявления некоторых поздних исследователей, утверждающих, что он составил всю классику, по видимости, являются преувеличением, комментаторы, вероятно, правы, когда приписывают ему авторство хроник «Весны и Осени» («Чуньцю») — на первый взгляд, сухого перечисления исторических событий, но для ученых последующих эпох наполненного тонкими нюансами, отражающими позицию Конфуция, — и отбор стихов (ши) для «Шицзин». (Возможно, именно этим Конфуций однажды занимался у себя дома, когда ему доложили о посетителе, поведением которого он был недоволен. Конфуций сказался больным, но когда посетитель покидал его дом, Конфуций заиграл на цине и запел, словно бы признаваясь в том, что немножечко солгал, дабы избежать прямого оскорбления, так как он однажды сказал: «Скрывать обиду и оставаться в дружеских отношениях с тем, к кому ты ее чувствуешь, — я был бы оскорблен таким поведением».)
Однако большую часть времени он уделял своему педагогическому призванию, набрав новое поколение молодых учеников. Многие из его первых учеников уже умерли. Среди них прямодушный Цзы-лу, который отправился на службу к Кун Вэнь-цзы в Вэй, где пренебрег возможностью убежать во время мятежа и погиб, пытаясь спасти своего господина. Эта новость вызвала у Конфуция более безутешное горе, чем случившаяся примерно в то же время смерть собственного разочаровавшего его сына. Место родного сына в сердце Конфуция, судя по всему, занимал его ученик Янь Хуэй, оплакивая кончину которого он воскликнул: «Небо послало его смерть!»
Однажды он сам так серьезно заболел, что потерял сознание. Его ученики не могли вынести мысли о том, что он умирает, не получив признания со стороны великих мира сего, и поэтому собрались вокруг его ложа в костюмах министров, ожидающих появления августейшей особы. Когда Конфуций пришел в себя, то мягко их упрекнул: «Притворившись моими министрами, когда у меня их нет, вы думали, я смогу этим кого-то обмануть? Разве можно обмануть Небо? И разве не лучше, если бы я умер на ваших руках, мои друзья, чем на руках министров?»
В 479 году до н. э. он на самом деле умер. Ему было семьдесят два года. Говорят, что ученики Конфуция на весь период трехлетнего траура поселились возле его могилы, а один из них, Цзы-гун, прожил в шалаше неподалеку на три года дольше. Им принадлежит эпитафия: «От рождения человечества до наших дней не бывало ему равного».
Такова была кончина человека, который стал почти обожествленным бессмертным для китайского народа. Но в ту пору его смерть стала всего лишь причиной личного горя нескольких учеников на фоне усиливающегося в царстве Чжоу хаоса, который полностью захлестнул страну в тот же самый год, после того как княжество Чу поглотило своего соседа и положило начало эпохе Борющихся Царств.
Как уже было отмечено, путешествия Конфуция между княжествами, в надежде приобрести влияние над их правителями, стало вполне обычным явлением для ученых в период Борющихся царств, поскольку рост населения, бесконечные войны внутри царств и между ними, нападения варваров, восстания угнетенного народа, технологическая революция, вызванная появлением железа, заставили многих феодальных правителей искать помощи у класса ученых, пользуясь их услугами в качестве советников и дипломатов. Появились целые философские школы, так называемые «Сто школ», и парадокс заключается в том, что на фоне кровавой незатихающей борьбы, продолжавшейся между V и III веком до н. э., в ходе которой крупные царства поглощали мелкие, эти школы обеспечили интеллектуальный расцвет Древнего Китая.
Слово «сто» в названии отражает приверженность китайцев к экстравагантной нумерации, поскольку в действительности главных школ насчитывалось только
Там можно было встретить самых известных лидеров всех шести школ. Ход их мыслей, включая представителей конфуцианства, позволяет составить некоторое представление о воззрениях китайских интеллектуалов второй трети последнего тысячелетия до н. э.
Термин «логики» является переводом китайского названия школы минцзя, которое также можно перевести как «софисты» или «полемисты», но ни один из этих вариантов не будет более точным, чем «школа имен», поскольку именно на именах, или названиях, были сосредоточены последователи этой школы. Они занимались, как писал древний историк, «тщательным изучением мелких деталей в сложных и запутанных высказываниях». Например, они брались доказать, что белая лошадь не есть не лошадь — потому что понятие «белая лошадь» обозначает белизну и лошадь вместе и ничто по отдельности, так что белая лошадь — лошадь не больше, чем ее белизна. Другая линия рассуждений была связана с различием между «всеобщим» — такими понятиями, как «белизна» и «твердость», которые существуют независимо от того, есть ли где-то твердые или белые предметы — и «действительным», например твердым белым предметом. Существует знаменитое утверждение о «раздельности твердости и белизны», суть которого в том, что белизна и твердость не могут быть познаны одновременно одним и тем же органом чувств. Например, глаз видит только белизну камня и не воспринимает его твердость. Рука же, ощупывая камень, воспринимает твердость, но не может воспринять его белизну. Поэтому, как утверждали логики, белизна исключает твердость, а твердость белизну. Всеобщие понятия лежат за пределами действительных форм и черт, как и «идеи» Платона. Мы, однако, можем сказать, что все вещи схожи в том, что они — вещи, но различия возникают при сравнении вещей друг с другом — это знаменитое «доказательство единства схожести и различия». Некоторые понятия являются абсолютными, некоторые относительными: в утверждении «это стол» понятие «стол» является абсолютным, описывающим любой стол, в любом месте, но «это» относительно, поскольку относится к конкретному столу. Относительность еще более наглядно демонстрирует тот факт, что сегодняшнее вчера накануне было сегодня, а сегодняшнее сегодня будет вчера завтра. Точно так же относительными понятиями являются разрушение и сооружение: если кто-то сделает деревянный стол, то с точки зрения дерева это будет разрушение, а с точки зрения стола — сооружение. Возможно, неудивительно, что многие главные светила «школы имен» были законниками — например, один из них составил свод законов для княжества Вэй, — но их аналитическое крючкотворство закончилось ясным социальным выводом: поскольку все вещи относительны и находятся в состоянии непрерывного изменения, все они, по сути, одинаковы и их следует любить, не проводя различий.
Даосизм, как и учение Мэн-цзы (372–289 гг. до н. э.), выдающегося распространителя конфуцианской философии, обучавшегося у внука Конфуция, появился через век после смерти Учителя; даосизм, основанный Лао-цзы, получил полное толкование усилиями Чжуан-цзы, современника Мэн-цзы. Даосизм как философскую школу следует четко отличать от религии с тем же самым названием. Философский даосизм основан на следовании природе — так, например, смерть воспринимается даосами как естественное следствие жизни. С другой стороны, религиозный даосизм противостоит природе — например, ищет способы избежать смерти, — и в этом отношении его духом является наука, так что благодаря религиозному даосизму были сделаны многие научные достижения.
Даосисты-фидософы высмеивали Конфуция за тщетные усилия спасти мир. Мир, считали они, следует предоставить самому себе: они заявляли, что, если бы мир можно было спасти, выдернув из своего тела единственный волосок, они все равно бы этого не сделали. Их отправной точкой было сохранение себя и избежание ранений, чего можно достичь, если укрыться в горах или лесах и вести жизнь отшельника. Они превозносили бесполезность, приводя в пример священный дуб, который избегал топора потому, что его древесина ни на что не годилась. И все же, несмотря на все старания даосов не делать ни добра ни зла, возможность страдания оставалась, поскольку «причина моего большого несчастья в том, что я имею тело. Если бы не было тела, то откуда бы взяться несчастью?» Таким образом, на финальной стадии своего развития даосизм стал мистическим. Его последователи ставили себе цель увидеть жизнь и смерть, себя и других с высшей точки зрения: очистив разум от всех знаний, они стремились выйти за пределы этого мира и достичь следующего, в котором собственное «я» исчезало, слившись со вселенной.