Шрифт:
Посвящается студентам Университета Фудань, благодаря которым я вполне сносно прожил в Шанхае целый год
Пятница, 17 сентября
22:07
Чунминдао [1]
Китай
Лю Хао, худощавый, хорошо одетый молодой человек, влез на крышу малогабаритного двухдверника размером с тостер, чтобы заглянуть за десятифутовую бетонную стену, которой
1
Остров в устье реки Янцзы. Административно относится к уезду Чунмин города центрального подчинения Шанхай. – Здесь и далее примечания переводчика.
Органы чувств не без труда справлялись с происходящим. Юноша вдыхал запах гудрона, слышал грохот грузовиков, опустошавших кузова, и скрежет асфальтоукладчиков, а также быструю, словно пулеметная очередь, китайскую речь.
С малолетства Лю Хао учили, что случай и судьба играют огромную роль в человеческой жизни. Вот и сегодня: не проехал бы он в определенное время мимо определенной заправки – так и не узнал бы в лицо грязного монгола, с которым имел дела в Шанхае, и не последовал бы за ним в такую даль. А значит, и не увидел бы, как в здание сыромятни вошли трое, а вышли только двое. В щель между разболтанными створками ворот Лю Хао наблюдал, как самый молодой и самый субтильный из троих спорит с жирным китайцем в дорогом костюме. Бизнесмен кивнул, и монгол ударил юношу палкой. Через несколько секунд, уже выйдя из здания, монгол с бизнесменом пожали друг другу руки, затем бизнесмен направился к черной «Ауди» и укатил. Прожектор высветил номерной знак, и у Лю перехватило дыхание – единственная цифра, шестерка. Значит, китаец – особо важная персона, чиновник высшего ранга, лицо неприкосновенное. Что он делал на сыромятне? Лю Хао затрясло; он вжался в стену. Краем глаза китаец легко засек бы любое его движение. Лю Хао трепетал: вот она, долгожданная возможность, вот он, риск, вот она, награда. Шанс. Судьба. И все же Лю Хао хотел забыть увиденное, жаждал скрыться в своей машине китайского производства. И уже собирался это сделать, когда монгол, наблюдавший за дорожными работами, вскинул голову и стал смотреть в дальний угол двора.
Лю Хао проследил за его взглядом и беззвучно выругался: над стеной блеснули линзы, имевшие непосредственное отношение к довольно большой видеокамере, каковую сжимали руки белого человека. Вайгожень – чужак, иностранец!
Лю Хао камнем упал со стены, нашарил в кармане ключи и через секунду был уже в машине. Хватит с него на сегодня! Он потом подумает, как лучше использовать информацию; потом, когда успокоится и сможет рассуждать здраво. Не обратиться ли за помощью?
Не сходить ли в храм, не воскурить ли благовония?
Обязательно; а сейчас надо сматываться, возвращаться в Шанхай и надеяться, что его самого не засекли.
Четверг, 23 сентября
1
16:30
Район Чаннин
Шанхай, Китай
Лю Хао катил на своем любовно отремонтированном мотоцикле модели CJ750 (коляска покрыта брезентом, под брезентом – спортивная сумка, в которой совсем недавно были деньги, очень много денег). Столько Лю Хао требовалось, чтобы возместить отцу ущерб от собственной глупой ошибки. Теперь сумка почти пуста – осталось лишь несколько тысяч юаней. Лю Хао перевел взгляд на дорогу. Ибо в Шанхае отвлекаться от дороги можно лишь на секунду, не более. Иначе – смерть.
13… 12… 11…
Желтый
Лю Хао увеличил число оборотов, и мотоцикл, услаждавший хозяйский взор, своим ревом усладил заодно и хозяйский слух. Несколько завистников облизнулись, к удовлетворению Лю Хао.
4… 3… 2…
Сотни заждавшихся транспортных средств рванули вперед. На правой полосе, отведенной для мотоциклов, каждый занял свою нишу, совсем по теории Дарвина. Первыми мчались мотоциклы, за ними – мотоскутеры, затем электровелосипеды и, наконец, велосипеды обыкновенные. Никто не звенел звонком и не сигналил клаксоном. Никто не ругался. Каждый знал свое место.
Как только Лю Хао свернул с десятиполосного шоссе Янань, транспорта резко убавилось. Еще несколько поворотов, и Лю Хао словно совершил путешествие на машине времени. Теперь он находился в Шанхае начала ХХ века.
Стираное белье, подобно флажкам в религиозный праздник, трепыхалось на бамбуковых шестах, протянутых из окна в окно. Пешеходы преобладали над транспортными средствами. Лю Хао сбавил скорость, мотор заработал тише. Уличный водоноша уронил со своего мотоскутера полдюжины бутылей по пятнадцать галлонов каждая, чем практически блокировал движение.
Лю Хао в очередной раз свернул направо, на узкую улочку с импровизированным базаром. Окна второго этажа оккупировали беззубые старики в белых майках. То и дело раздавались нервные смешки игроков в маджонг. Чье-то расстроенное пианино измывалось над Гершвином.
Краем левого глаза Лю Хао засек бегущего к нему человека. Голова бегуна была опущена. Все подстроено, догадался Лю Хао, и бутыли с водой неспроста упали. Ему с этой улочки не выбраться. Взгляд переместился на коляску, на брезент, под которым лежала сумка.
Бегущий толкнул Лю Хао плечом, сбил с мотоцикла. Появились еще двое. Схватили Лю Хао. Лицом вниз протащили, полубесчувственного, по земле и закинули в мини-вэн, где кто-то залепил ему скотчем рот и связал запястья пластиковым шнуром.
В следующую секунду заорали все разом.
Клет Дэннер всегда опускал ослепительное забрало мотоциклетного шлема, чтобы прятать сугубо американское лицо. Склонялся к рулю, чтобы не привлекать внимания к своим габаритам, – редкий китаец может похвастаться шестью футами тремя дюймами роста и двумястами тридцатью фунтами веса. Когда слева от Лю Хао замаячил враг, Дэннер поднял мотоцикл на дыбы и в результате микроскопической ошибки в расчетах застрял мысом правого ботинка в раме. Запаниковал, потерял равновесие и был вынужден отступить.
Нунчаки завертелись, как вертолетный пропеллер, алюминиевый цилиндр угодил в правое предплечье. Треснула кость. Закружилась голова, перед глазами поплыл лиловый туман.
Дэннер согнул правую ногу в колене и ударил. Нунчаки задели бедро, но человек, орудовавший ими, вдруг оторвался от земли, врезался в металлическую обшивку автомобиля и упал без сознания.
Его втянули в автомобиль. Послышались крики на путунхуа [2] .
Мотор мини-вэна загудел, зачихал выхлопами. Мини-вэн осадил назад, сбил Дэннера. Голова в шлеме стукнулась об асфальт. В глазах потемнело.
2
Официальный язык в КНР, на Тайване и на Сингапуре. Понятие относится к устной речи, письменный стандарт называется байхуа. Основан на произносительной норме пекинского диалекта. В западной литературе носит название мандарин.