Китайская шкатулка
Шрифт:
Глаза Шарлотты двигались от одного стеклянного куба к другому, изучая пыльные свидетельства забытой истории. Ее взгляд остановился на манекене в шелковом чунсоне цвета лаванды — облегающем одеянии длиной до колен с воротником-стойкой и юбкой с разрезом. Шарлотта попыталась представить, каково было совсем юной девушке приехать в чужую страну, совершенно одной…
— Посмотри-ка, — раздался голос Джонатана. Он указывал на автоответчик рядом с телефоном. — Мигает лампочка, значит, есть сообщение.
— Я не заметила, — откликнулась Шарлотта и, вернувшись в кабинет, нажала кнопку перемотки назад. — Должно
В комнате зазвучал энергичный голос Наоми, заполнив собой все пространство:
— Чар! Я все еще сижу в кампусе. Буря сломала дерево, и оно упало поперек дороги в гараж. Сейчас его уже убрали, и, как только смогу выбраться, я к тебе приеду. Но, боже мой, Чар, случилась самая ужасная вещь на свете! Несколько минут назад я проходила через комнату отдыха преподавателей, и по телевизору показывали новости. Там было о тебе, Чар.
— О нет! — простонала Шарлотта, обхватывая себя руками за плечи.
Но все оказалось еще хуже, чем она ожидала.
— Они не только показали ту ужасную фотографию, — говорила Наоми, и ее голос звенел от напряжения. — Они прокрутили отрывок того проклятого интервью!
Шарлотте показалось, что у нее остановилось сердце. Интервью для телевидения, которое у нее взяли сразу после выхода из тюрьмы, повредило ее репутации больше, чем та пресловутая фотография, на которой она заснята с поднятыми окровавленными руками. Журналистка пообещала ей, что интервью будет честным, и Шарлотта поверила. Но в результате все ее слова оказались искажены, и она выглядела потерявшей разум садисткой.
— Чар, ты там, надеюсь, держишь себя в руках, — продолжала Наоми. — Мы с тобой давно не говорили о случае и Чок-Хилле, обе старались поскорее забыть… Наверное, поэтому я не обратила внимания на связь того старого дела с нынешним. Я уверена, что ты тоже ничего не заметила.
Джонатан с удивлением взглянул на Шарлотту, и та развела руками: она понятия не имела, к чему клонит Наоми.
— Они прокрутили эту запись сегодня вечером не ради самого интервью, черт бы их побрал! Какой-то умник вытащил его из архива, потому что нашел связь между двумя событиями. Чар, та ведьма, что брала у тебя интервью… Ты знаешь, что именно она стала первой жертвой? О господи, Чар! Именно она умерла, воспользовавшись бальзамом «Красота и Ум»!
Глава 17
1924 год, Сан-Франциско, Калифорния
В Америке нас сняли с корабля и отвезли на остров Ангела — так его называли, хотя там правили дьяволы. Именно там я услышала об «эксклюзивном акте» — невидимой стене, возведенной, чтобы не пускать в страну китайцев. Но мне повезло: мой отец был американцем. А семьям даже легальных иммигрантов, живущих в Америке, было запрещено присоединиться к ним. Этих женщин и детей, проделавших такой долгий путь вместе со мной, отправили назад в Китай, чтобы они никогда больше не увидели своих мужей и отцов. Одна молодая женщина повесилась в своем наряде невесты, потому что ее любимого пустили в страну, а ее собирались отправить обратно.
Бараки на острове Ангела были деревянными, и мы могли видеть Сан-Франциско сквозь забранные решетками окна. Нас запирали на весь день и на всю ночь, и женщины писали на стенах поэмы о
Я прождала сорок два дня. Каждый день женщины, с которыми я подружилась, покидали барак. Некоторые возвращались, чтобы рассказать нам о допросе, других мы больше не видели. Я не знаю, уезжали ли они в город или возвращались в Китай. Когда подошла моя очередь, меня спросили только об одном — как фамилия моего отца, где он живет и чем занимается. Моя мать этого не знала, но преподобный Петерсон научил меня, как нужно отвечать.
Когда тюремщики с острова Ангела не смогли найти некоего Ричарда Смита, проживающего на Пауэлл-стрит и работающего бухгалтером, я объяснила, что мой отец уехал из Сингапура шестнадцать лет назад, и мы потеряли с ним связь. Возможно, он в Нью-Йорке, или в Нью-Гэмпшире, или в Новом Орлеане. Я выбрала именно эти названия, так как «новый» было созвучно со словом, приносящим удачу. В конце концов мне разрешили въехать в страну, потому что на моих документах стояла печать американского консула в Сингапуре. Даже демоны с острова Ангела не могли проигнорировать это!
И вот мои ноги ступили на мостовую того города, где жил мой отец. Меня переполняла радость, хотя мне стыдно говорить об этом. Ведь я была уверена, что моя мать умерла, а меня не было с ней рядом, чтобы похоронить и оплакать ее! Я договорилась с преподобным Петерсоном, что он позаботится о моей матери после ее смерти. Я оставила ему достаточно ритуальных денег, чтобы сжечь их на ее похоронах, и попросила нанять самых лучших плакальщиц в городе. Хотя моя мать была еще жива, когда я поцеловала ее на прощание перед тем, как взойти на пароход, я заметила облако смерти на ее лице…
Я горевала и оплакивала ее, пока переполненный корабль плыл через Тихий океан. Женщины отчаянно пытались запомнить те сведения, что могли им понадобиться во время допроса, а потом бросали обрывки бумаги за борт, прежде чем их могли увидеть официальные лица. Я же каждый день вглядывалась в горизонт и гадала, не сегодня ли умерла моя мать — в одиночестве, отверженная. Пока корабль плыл на восток, я смотрела на запад и вспоминала нашу жизнь и все, чему она меня учила. Но когда я ощутила под ногами землю Америки, я повернулась лицом к востоку — навстречу моей новой жизни.
Преподобный Петерсон рассказал мне о Чайнатауне, где, по его словам, мне следовало подыскать себе жилье.
— Не пытайся найти комнату в другом квартале, — предупредил он меня, — там ничего не сдадут китаянке.
И хотя тогда его слова пролетели мимо моих ушей — ведь Америка страна равенства, там можно жить где угодно, — я все-таки стала подыскивать комнату в Чайнатауне, потому что мне хотелось оказаться среди привычных лиц. Пока я искала жилье, я думала о том, что вся моя жизнь — это повесть о бездомности. Мы с матерью все время переезжали, а она рассказывала мне о доме на Пикок-лейн, где она выросла, где рождались, жили и умирали поколения нашей семьи. Мне очень хотелось жить в таком доме. «Может быть, когда я найду моего отца, — думала я, — он предложит мне поселиться с ним…» Я рисовала себе большой дом на вершине одного из холмов, свысока глядящий на воду и небо, и мечтала провести там всю свою жизнь.