Клад монахов. Книга 1. Сысоева кровь
Шрифт:
Павлу этого было больше чем достаточно – днем они уже стояли в ЗАГСе и расписывались. Они оба были довольны: каждый получил то, что хотел. Теперь у Галины был муж, которым она будет управлять все свою жизнь, а он получит должность замполита, о которой мечтал, и красавицу – жену в придачу…
Галина Андреевна рассмеялась, вспомнив свою первую настоящую победу. – Ну – ну… Дурачок, ты даже не знаешь, сколько таких побед было потом… И в средних и в больших погонах! Это я твои погоны зарабатывала, а ты только получал…
И засмеялась, вспомнив о муже.
Услышав мат Федьки на огороде, она быстро вернулась к действительности.
– Эй, ты чего встал? Когда дальше копать будешь? – закричала она Федьке, высунувшись в окно. Тот подбежал к ковшу, матерясь, и что-то начал вытаскивать из земли.
Скрипнула дверь – это пришли Сашка и Верка, которая несла на руках дочку
– Андревна, глянь! – крикнул экскаваторщик. – Тута яшшик какой – то…
Бабка Полина, жившая по соседству с Колесниковыми и любившая смотреть передачи про террористов по телевизору, по привычке наблюдала за своим внуком Федькой. Причин наблюдать за ним было две: во-первых, она беззаветно любила его, а во-вторых, знала, что он вчера со своим дружками поглощал самогонку в большом количестве.
– Федькя, брось ево! А вдруг тама бонба? – закричала она, увидев в руках какой-то ящик. – Ишшо убьеть!
Но Федька даже ухом не повел на слова бабки: он ждал ответа от хозяйки. Однако та даже и не пошевелилась.
– Если нужно будет – сам принесет! – подумала она, спешно переодеваясь в спортивный костюм. Но тут другая мысль заставила ее еще быстрее одеваться. – А чё если этот грязный экскаваторщик притащит мне земли сюда, прямо в дом? Ведь придется все это потом убирать… И кому? Мне! Вон, Верка -то совсем обнаглела – живет себе как принцесса: енто я не буду делать! И енто я не буду делать… А я чё, проклятая? Итак, вся уборка на мне!
И выскочила из дома навстречу экскаваторщику Федьке, перехватив его у самого порога дома.
– Ну, чё там у тебя, Федька? – она облегченно вздохнула, опередив соседского внука с грязными руками, и брезгливо показала пальцем на ящик, который тот держал в руках. – Только не сори мне здесь!
– Дак я тово… Уберу потом! Ей бог уберу… – загоревшись интересом, пробормотал Федька и сглотнул слюну. – Хозяйка! Вешшь-то старинная по всему… Отмыть бы надоть… Водочкой!
– Чево!? Водочки захотел? А ну отмывай водой! – по узким глазам хозяйки Федька понял: спорить бесполезно. И, вздохнув, пошел неровной походкой к луже с водой.
Федька, тридцатилетний холостяк и пьяница, быстро очистив налипшую глину, стал открывать монтировкой ящик, отдирая одну за другой доски. Подгнившие доски легко поддавались яростному напору мужика с перепою, словно понимали его состояние. Поэтому довольно скоро на свет явился ларец, закрытый на внутренний замок.
– Андревна, матушка! – взмолился Федька, обливающийся потом. – Ну, хоть ты – то пожалей! Ить трубы – то… Вона как горят! Ну, перебрали мы того… Опеть с Васькой… Вчерась… Ну, налей хоть пять капель!
– Много вас таких… – отозвалась хозяйка. – Ты мне котлован сначала вырой, а потом уж проси!
Федька вздохнул и обреченно опустил голову. Он уже собрался повернуться и идти назад, но тут вдруг услышал:
– Дак, ты чё ж, голубчик, совсем не собираешься открывать ларец?
То ли с издевкой, то ли с интересом, вопрос, произнесенный с бархатисто – нежной интонацией, вдруг зажег у Федьки некоторую надежду погасить пылающие трубы.
– А будет? – показав пальцами руки то, что именно ему нужно, Федька решил поторговаться.
Быстро сообразив, что ни она, ни сын не смогут открыть этот ларец, хозяйка сдалась.
– Ладно, твоя взяла! – уже примирительным тоном произнесла она. – Будет!
Федька радостно потер руки, предвкушая знакомый вкус водочки, и схватил монтировку. Через несколько секунд ларец хрустнул и открылся. Четверо взрослых пар глаз уставились на дно находки.
– А ну, дай-ка сюда все! – оттолкнув всех, решительно заявила хозяйка. – А ты, Федька, иди и копай котлован!
– Ну, дак, мы жа договорилися. Про енто… – и он опять выразительно щелкнул себя по горлу.
– Да, договорились?! Вот выроешь – и поставлю! – твердо заявила хозяйка и забыла о существовании Федьки.
На дне ларца лежала коробка жестяная из-под монпансье, записная книжка в кожаном переплете, тетрадь и какие-то чертежи. Выкинув тетрадь и чертежи, покрутив записную книжку в руках и отложив ее, Галина Андреевна решительно взяла в руки коробку.
– Ого, какая тяжелая! – с удивлением произнесла она, пытаясь ее открыть, но та так и не открылась. – Давай-ка, сынок, потрудись. Теперь твоя очередь!
И отдала ее Сашке, светловолосому двадцатисемилетнему балбесу невысокого роста, которого баловала с малых лет.
Меж тем Сашка, взяв в руки небольшую круглую коробку, тоже удивился ее весу. Лезвие его перочинного ножа легко вошло в щель между крышками, сминая тонкое железо коробки. Крышка дрогнула и начала сдвигаться.
– А ну, дай ее сюда! – решительно отобрала коробку хозяйка и тут же открыла ее: блеск золота на мгновение ослепил.
Увидев, что коробка до краев заполнена золотыми монетами – червонцами, она обомлела. Но тут же мгновенный испуг перешел в радость.
– Вы посмотрите, какая прелесть! – воскликнула она, с торжеством оглядывая сына и невестку, однако при этом отметила, что сын разделяет ее восторг, а невестка – нет.
И вообще, Вера Колесникова как-то сильно выпадала из этой компании.
Во-первых, Вера, будучи хорошо сложенной и рослой синеглазой простушкой, ничего нового от жизни не хотела, кроме нормальной семьи, а потому в дела матери– свекрови и мужа не лезла.
Во-вторых, она поняла очень рано, что Сашка ревнив болезненно и в своих действиях непредсказуем совершенно, поэтому никуда из дома не выходила. Так как после родов Вера сильно пополнела и стала для мужиков еще привлекательнее, то Сашка отправил ее к матери, чтобы та учинила за ней контроль по всем правилам. Когда же Вера стала с дочкой ходить к бабушке, свекровь стала ее еще больше преследовать. Это Вере не нравилось, но она терпела, понимая, что в ответе за всю семью. Однако к бабушке ходить не перестала, потому что там она опять становилась сама собой. Именно там она и пела дочке старинные песни своим низким грудным голосом, которые слышала от бабушки.