Клад под могильной плитой
Шрифт:
Ничего не перепутал, — уверенно сказал дядя Толя, — здесь в старину в речных ракушках было полным-полно жемчуга. Не такой крупный, как в Индийском или Атлантическом океане, и ценился речной жемчуг не так дорого. Доставался он намного дешевле, чем океанский, потому и прибыль была немалая.
Давайте не будем его перебивать, — предложила тетя Клава, — а то так все впечатление теряется.
Так вот, — продолжил дядя Толя, — разбойники эти были очень хитрые и коварные. Если одинокое купеческое судно с грузом шло — или по зиме небольшой обоз, — то они без разговоров нападали, всех убивали, а товар захватывали. Но если целый караван или обоз в несколько десятков саней двигался, а купцы с собой большую вооруженную охрану везли, разбойники поступали иначе. Когда купцы ехали за товаром,
Но разбойники убивали не всех купцов. Находились среди них злодеи и жаднюги, которые договаривались с разбойниками, покупали у них награбленное добро за полцены — разбойникам-то оно даром доставалось! — и везли продавать в города, наживаясь на чужой беде. Эти купцы намекали другим, что, мол, если хочешь благополучно доехать и домой вернуться, то бери с собой три мешка золота или девять мешков серебра — в каждом разбойничьем селе платить дань, откупаться.
Прямо как рэкетиры! — вырвалось у Сережки, и папа на него посмотрел укоризненно: мол, условились же рассказчика не перебивать!
Да, похоже! — кивнул дядя Толя и продолжал:
Купцы, конечно, чтоб жизни свои спасти и товар уберечь, стали платить дань, и потекло злато-серебро к разбойникам ни за что ни про что. Набралось аж сорок сундуков по сорок пудов в каждом!
Ух, ты! Это ж сколько на доллары будет?! — с усмешкой произнес Степа, и стало ясно, что он всю эту историю воспринимает как детскую сказку.
В те времена, — улыбнулся дядя Толя, — доллар еще и в проекте не числился.
Ох уж эта молодежь! — проворчала Сережкина мама. — Все на доллары меряет…
Время такое! — ‘вздохнул дядя Витя. — Жизнь заставляет.
В общем, награбили разбойники много, жили припеваючи, в дорогие одежды рядились, ели-пили всласть, но не все коту масленица, приходит, как говорили, и Великий пост. Нашлись купцы, которые решили с разбойниками покончить и пошли к царю с челобитьем, то есть с жалобой. Дескать, бьем челом низко, Великий Государь, наведи, Христа ради, на речке Старице порядок. Мы-де, тебе, царю, подати-налоги платить обязаны, а не этим злодеям-душегубам. Царь — бабушка Марья утверждает, что это Иван Грозный был, — конечно, рассерчал и послал на реку Старицу своих стрельцов и пушкарей с воеводой. Повеление дал: разбойников истребить, села сжечь, а все злато-серебро, меха и иной награбленный товар изъять в доход государства. Воевода посадил свое войско на струги, напал на разбойничьи села, разбойников большей частью перебил, а тринадцать забрал в плен. Но вот золота и серебра, как ни искали, найти не могли. Велел тогда воевода уцелевших разбойников жестоко пытать: на дыбу подвешивать, огнем жечь, пальцы топорами рубить, ногами в кипяток или в кипящую смолу опускать — чтоб сказали, где сокровища спрятаны. Один за другим двенадцать разбойников от мучений умерли, но так ничего и не сказали. Остался один, тринадцатый, который заявил: мол, знаю я, где сокровища спрятаны и смогу показать, если ты, воевода, отпустишь меня живым. Готов, дескать, клятву дать, что разбойничать не буду, а уйду до скончания века в святую обитель — бабушка говорила, что в Соловецкий монастырь к святым отцам Зосиме и Савватию, — там стану грехи свои и товарищей моих усердно замаливать да молиться о душах безвинно загубленных…
И воевода его отпустил? — не вытерпел Васька.
Воевода подумал, что, если он к государю без сокровищ явится, тот подумает, будто воевода их себе присвоил, и велит главному царскому палачу Малюте Скуратову его пытать, а потом казнить. Поэтому и решил, что греха не будет, если он пообещает разбойнику выполнить его условия. Потом же, когда тот его отведет к сокровищам, казнит супостата. Кто за убийство лихого человека осудит? Да никто! Опять же, воевода решил, что раз сокровищ сорок сундуков по сорок пудов, то можно и царю-батюшке угодить, и себя не обидеть, и всех своих стрелецких голов-полковников, сотников и десятников оделить, и рядовых стрельцов — чтоб помалкивали. Только вот разбойник
«Вот, — сказал разбойник воеводе, — я свое обещание исполнил, отпусти же и ты меня к святым отцам покаяться во грехах да помолиться о спасении душ погубленных!»
А воевода выхватил саблю и срубил разбойнику буйну голову, да еще и сказал: «Твоей душе черной никакое покаяние с молитвой не помогут!» И велел своим стрельцам да пушкарям тащить сундуки с сокровищами из потаенной пещеры. А каждый сундук-то — в сорок пудов! То есть по-нашему — шестьсот сорок килограммов. Работа тяжкая, а время уж к полуночи шло…
И вот ровно в полночь, когда стрельцы последний сундук из пещеры вытащили, из оврага донесся петушиный крик. А потом молния сверкнула, гром прогремел, и все тайные могилы, в которых убиенные захоронены были, в одночасье разверзлись. И восстали из них покойники, и стали хватать стрельцов и начальников, душить их и под землю утаскивать. Те, конечно, обороняться пытались, саблями мертвецов рубили, пиками кололи, стреляли из пищалей да пистолей, но ничего поделать не смогли — мертвецы-то уж мертвые, обычным оружием их поразить нельзя. Кроме того, стрельцов всего три сотни, а мертвецов — тысячи. Вскоре все войско погубили, в живых остались только воевода да иеромонах, стрелецкий священник. Взобрались те на сундуки с золотом, молятся и крестятся, но и это не помогает. Мертвецы их со всех сторон обступили, воют страшными голосами, руки костлявые тянут, пустыми глазницами светят, вот-вот воеводу схватят, а иеромонаха не трогают, потому что на груди у него большой свяченый крест висел. У воеводы же только нательный крестик, на котором он ложную клятву дал, — так он раскалился докрасна, жжет его каленым железом. Не выдержал воевода боли, сорвал с себя крест и бросил наземь. В тот же миг вырвался из-под земли черный демон с крыльями, схватил воеводу в когти и унес в преисподнюю. А иеромонах свой крест не бросил, верой в господа не поступился, и не смогла его одолеть нечистая сила, хоть и долго еще мертвецы его пугали.
Едва первый луч солнца в небе появился, все мертвецы в могилы улеглись и землей засыпались, сундуки с золотом в потаенную пещеру сами собой улетели, и пещера закрылась, будто ее и не было никогда. А иеромонах остался жив и услышал глас, с небес исходивший: «Сотвори же, отче, надо всеми убиенными заупокойную молитву и поставь на том месте, где прежде пещера была, братский крест в семь аршин вышиною. Потом же иди к людям и скажи, чтоб они в сих местах никогда более не селились, и по Старице на полночь — на север то есть — не ездили. Ибо сие место проклято есть. Я же им, людям, милостью своей иной путь открою».
Иеромонах сотворил молитву заупокойную надо всеми, кто в земле погребен, вытесал топором крест в семь аршин, установил его на том месте, где была пещера и, промыслом божьим, вернулся к реке, где оставались струги и те стрельцы с пушкарями, которых воевода оставил суда сторожить. Там он рассказал, что и как было. Стрельцы сели на струги и поплыли по Старице на полдень — то есть на юг, вверх по течению. И когда доплыли до того места, где теперь река разделяется, увидели новую, широкую и глубокую реку, которую назвали Новицей. С тех пор купцы стали плавать на Север только по Новице, а Старица заросла, обмелела, и никто там больше не селился.
Сейчас по Новице тоже на корабле не проедешь, — заметил Степа.
Бабки рассказывали, — ответил дядя Толя, — что еще в довоенное время, в тридцатых годах, она намного глубже и шире была. Современные теплоходы тут, конечно, не пройдут, но старинные струги могли бы, пожалуй, даже разминуться.
И отчего же она так обмелела? — спросил Сережка.
Возможно, от того, что лес где-то в верховьях вырубили или болота верховые осушили. С природой осторожно обращаться надо…
Глава IV ЭСКАДРА