Клад стервятника
Шрифт:
Леа протянула руку и сняла блокирующий стопор с дверного замка. В тот же миг, словно за дверью стоял и подслушивал, створку откатил и в купе шагнул вагонный проводник. С виду самый что ни на есть настоящий. Средних лет плюгавенький мужичонка в тёмно-синей форменной тужурке, фасон которой не меняется десятилетиями, и в низко надвинутой фуражке, тень от козырька которой совершенно скрывала лицо.
Ни слова не говоря, он протянул лапку раскрытой ладошкой вверх. Сталкерша накрыла её своей ладонью, подержала несколько секунд, отняла. «Позолотив ручку», молча, глазами, велела репортёру сделать то же самое.
Ощущение от прикосновения
— Чаю, извини, не будет. На таких, как мы, не запланировано, мы сверх лимита, — сказала ведомому Леа, когда дверь за натуральным поездным задвинулась. — Устраивайся поудобнее, любую полку занимай. Спи, покуда возможно. С этой станции не самой короткой дорогой едем. Прямой через Полтаву не отсюда уходит. Скорее всего на юг нацелимся, в Днепре через мост и потом уж обратно на север, по правобережью. Это ещё ничего, бывает с восточной окраины города отправка, пилишь, пилишь крюком через Луганщину, Донбасс и запорожские степи, одуреть можно… выйти же нельзя. Во, кстати, торба для нужды всякой. Приспичит по-большому — не стесняйся. Я отвернусь, чтоб тебя не смущать.
Она достала из недр своего объёмистого рюкзака плотный гигиенический пакет. Оставила его на коричневом дерматине поверхности сиденья.
— Столик не опускай, нельзя существенно нарушать конфигурацию… Предупреждая твои вопросы, изложу коротко основные тезисы… ничего себе, помню ещё такие слова… Слушай и не перебивай пока. Мы с тобой сейчас… э-э… условно говоря, в тени. Это — тень давно ушедшего поезда, как я понимаю. Думаю, мы подсаживаемся через время. Поезд реально идёт в Киев, но много лет назад. На самом деле это мы нереальные. Занимаем пустые места, когда-то оставшиеся незанятыми на протяжении всего рейса. И не только мы двое, как ты уже понял… Вот когда набирается достаточно желающих уехать теневым маршрутом, тогда и срабатывает этот эффект. И все мы попадаем в Предзонье без особых проблем. Сгружаемся на конечной и снова оказываемся в нашем времени, посреди текучего дурдома на прогулке. Ни тебе периметра, ни тебе похода через смертельный хаос… Точнее, поход существенно сокращается.
— А если не наберётся достаточно теневых пассажиров? — не утерпел журналист.
— Вместо вагонного придёт контрольный и вышвырнет вон. Об этом не думай даже. Поверь, лучше не знать, каково это — оказаться вышвырнутым… Со мной это случалось… м-м… несколько раз. Врагу не пожелаешь! Самое гнусное, что потом добираться обратно приходится иногда чёрт знает из каких тмутараканных дыр. Я даже не представляла, в какие невообразимые места, оказывается, дотянулись железнодорожные колеи…
— Так чем же взимается плата?!
— Во тебя разобрало, журналист… А плату мы отдаём жизнью. Нас нету в реальности, пока мы здесь. И реальность мстит за измену. Сколько именно времени жизни забирается, неведомо. У каждого по-разному и каждый раз по-разному. Я как-то вернулась полгода спустя… Но обычно несколько суток, в пределах недели-двух. В общем, где-то пять суток жизни за сутки поездки… Такая вот конвертация.
— И давно ты…
— Много будешь знать — состаришься быстрее, чем я.
— А на официальном уровне яйцеголовые традиционно утверждают, что аномалий за пределами периметра не зарегистрировано… — Нику сделалось настолько тоскливо от обескураживающе красноречивого практического подтверждения его собственной вроде бы безумной теории планетарного влияния Зоны, что просто завыть от безысходности захотелось.
Ключевое слово — допрыгались.
— Мало ли кто что говорит! Тем более учёные… Если на заборе напишут слово из пяти букв, ты что, поверишь, что ОНА прямо там, за забором? Ты же сам профи чёрного пиара, мне ли тебе объяснять, как легко забиваются народу баки! Испокон веку люди скорее удобной лжи поверят, чем неприглядной правде.
…Из люка, крышка которого откинулась рядом с короткой толстой трубой — видимо, верхней частью шахты перископа, — высунулась усатая физиономия. Именно усы бросались в глаза, чёрные и густые, они торчали в обе стороны, как рожки, только горизонтальные.
— Эй фы, плафать сьюда, бистро!.. — раздалась хриплоголосая команда.
Увенчивала это усатое великолепие капитанская фуражка. Взаправдашняя, с кокардой и лаковым козырьком. Ну просто грех ослушаться приказа человека в таком головном уборе!
Сталкеры закинули первичное оружие за спины, подхватили свою амуницию и бросились в воду. Другого способа добраться до вожделенного транспорта не предвиделось.
— Вааау! — Влад сжал зубы и чуть ли не взвыл. — Ох, блин, х-х-холодно!
— Счас, счас, тока яйцы смочатся, и нормульно станет, успокоил его Бармалей.
Пробрести, прогрести, проплыть нужно было метров пятнадцать, но с грузом. Преодоление этой дистанции превращалось в нечто похожее на сеанс мазохизма. Но куда деваться, непосильные трудности для сталкера — будни жизни. И чем скорее молодые в это врубятся, тем быстрее у них появится шанс уловить алгоритм выживания.
Худо-бедно, все пятеро добрались. Цепляясь за скобы, вделанные в корпус, вскарабкались на узкую, сантиметров шестьдесят шириной всего, палубу. Точнее, ребристую полосу позади рубки. В кормовой части, как говорят мореманы. Клоун полез было со стороны носа, но капитан погрозил ему внушительным кулаком, поросшим рыжим волосом. Ну что ж, на этом борту он — первый после Зоны…
Гуськом, по очереди, сталкеры опустились по узкой прорезиненной лестнице в чрево субмаринки вслед за капитаном.
Здесь оказалось не так уж запущенно. Небольшая кабина, похожая на салон микроавтобуса. В задней переборке — закупоренный люк. Впереди, перед пультом управления, — кресло водителя, то есть капитана. Сзади шесть сидений, по три с каждого борта. Колени в колени, лицом друг к другу пассажиры здесь устраиваются…
Капитан был явно выраженный «ганс», красномордый, с пивным животиком, выпирающим из-под свитера, коренастый рыжий парень лет тридцати. Многословием немец не страдал. Похоже, предпочитал жесты. Молча указал на пассажирские места, и сталкеры поспешили их занять. Шестое, заднее слева, осталось свободным. Видимо, при расчёте грузоподъёмности учитывалось, что в комплекте с каждым переправляющимся будет нелёгкая поклажа. В это кресло Бармалей — тоже жестами — предложил временным спутникам сложить рюкзаки. Чтобы распределить груз поровну.
Задвинув люк, ни слова не произнеся, Немец плюхнулся в своё кресло, и подводный корабль отбыл в рейс. Начало движения почти не чувствовалось, вибрация едва заметная, в том же микроавтобусе куда сильнее ощущается работа мотора.
Переход длился с полчаса, за всё это время капитан издал только четыре слова, вернее, одно, зато четырежды. «Шайзе!» То есть дерьмо по-русски. Что-то он там мудрил и колдовал с клавиатурой и джойстиками на пульте. Субмарина раскачивалась, кренилась, шла зигзагами. Играла в прятки с судьбой. Разве что самой Зоне ведомо, какие аномалии под водой встречаются…